Альв

22
18
20
22
24
26
28
30

– Вокруг дома много людей, – так же, как прежде, почти без звука шепнула Альв.

– Будьте любезны, господин премьер-дознаватель, – сразу же напрягся один из оперативников, – не шепчитесь с госпожой Ринхольф.

– Боишься, сынок, что сговоримся и убьем тебя на хрен? – Яков пятнадцать лет оттрубил в армии, ему ли не знать, чем можно смутить или унизить такого вот крепкого бойца. – Смотри не обделайся со страху!

– Не надо провоцировать моих людей, – примирительно поднял руку Куприянов. – Пожалуйста, вот ваш коньяк, господа!

– Спасибо, господин премьер-дознаватель, – обидно усмехнулся Яков, принимая рюмки. – Что-нибудь еще?

– Ты знаешь, Яков Ильич, что у твоей дамы волосы на теле не растут? Хотя зачем я спрашиваю? Конечно, знаешь, вы же только что из бани!

– В чем крамола? – поднял бровь Яков, который действительно об этом знал.

– Ну, или она все еще девочка – я думаю, ты понимаешь, о чем я говорю, – или не совсем человек. Ты не мог бы, Яков Ильич, попросить леди Ринхольф дать разъяснения по данному поводу?

– Тебе больше делать нечего? У врачей бы спросил!

– А откуда, как ты думаешь, я знаю о факте отсутствия волос? Ты, кажется, начинаешь сдавать, Яков Ильич. Мог бы и сообразить!

«Черт! – Яков знал об этом с пятницы, ему Полина шепнула, но, по-видимому, по больнице поползли слухи, и этот «человечек» Куприянова что-то разнюхал. – Вот же болтуны, едрить твою в дышло!»

– Альв, – повернулся он к девушке, – мне надо задать тебе один весьма деликатный вопрос…

– Можешь не мучиться, я твоего приятеля поняла, – усмехнулась Альв. – Отвечаю. Не знаю. Не помню. Если в течение месяца не случится менструации, то или у меня ее и вовсе нет, или я залетела. Это все.

– Н-да, – кивнул Куприянов, – исчерпывающий ответ. И позиция безукоризненная. В рамках диссоциативной фуги все может приключиться. Не помню, не знаю – и все.

– А если действительно не помнит? – спросил Яков и выпил коньяк.

– Если не помнит, плохо дело, – на полном серьезе ответил Куприянов и тоже выпил коньяк. – Тут, Яков Ильич, такое дело, – сказал он через мгновение, – у меня еще один агент пропал. Вчера ночью, в ста метрах от твоего дома. И не шпик какой-нибудь хлипкого телосложения, а офицер-оперативник из «Псковитянина». Представляешь, верно, о ком говорю. И такой вот опытный тренированный человек исчезает без следа, да так, что даже лежка, в которой ему помогал устроиться другой оперативник, исчезла, словно не было!

– Скажи прямо, – пыхнул папиросой Яков, – кого и в чем ты подозреваешь? Ее, – кивнул он на Альв, – или меня? Если меня – угомонись! Мне такое уже не под силу. Лет двадцать назад – смог бы. Но я, Орест Олегович, боевым офицером из тактической разведки егерской бригады тогда был. С теми моими умениями я бы сейчас тебя и твоих задохликов уже похоронил. Но не в моем возрасте, да и растренирован давно. Следовательно, остается только госпожа Ринхольф. Ну и как ты себе это представляешь – при ее-то изящном телосложении? Хотя постой! Ты же думаешь, она не человек. А кто тогда? Фея? Вервольф? Вампир? Впрочем, однозначно не вампир. Она, как ты, верно, уже выяснил в больнице, вполне себе теплокровная, дышит, ест, и сердце у нее стучит. С вервольфом сложнее, но, понимаешь, какое дело: полнолуние было как раз с пятницы на субботу – ты об этом и сам, верно, знаешь, но волка, бегающего по улицам Шлиссельбурга, никто не видел. Значит, остается только фея… Не знаю, как тебе, но мне эта идея нравится. Фея и есть! – посмотрел он на Альв. – Ну или богиня. Богиня тоже могла, наверное, утилизировать твоего разведчика.

– Зря веселишься, – поморщился Куприянов. – Сам же карт-бланш у боярина выпросил! Значит, тогда уже заподозрил: что-то с этой историей неладно, ведь так?

– Так я, Орест Олегович, этого и не скрываю, – пожал плечами Яков. – Веду расследование и недоумеваю, какого лешего ты путаешься у меня в ногах? Поляна маловата показалась? Решил в мою епархию влезть?

– Я не уверен в твоей искренности, Яков Ильич, – возразил «охранитель». – В конце концов, ты спишь с фигуранткой, разве нет?