Город чудес

22
18
20
22
24
26
28
30

— А-а. Понятно. — Она расслабляется. — Да, я видела в газетах, что мое имение сгорело. Ты ничуть не утратил изящества, Сигруд. Но, отвечая на твой вопрос… Я не уверена. Я думала, что он тот самый ребенок, который хочет вернуть себе все, что украли изначальные Божества, — но мне не удалось найти этому доказательств. Я думаю, изначальные Божества прибегли к одному из своих излюбленных фокусов — изменили прошлое, изменили память этого увечного дитяти, чтобы оно никогда не вспомнило, кем было на самом деле. Так что если наш враг — тот самый ребенок, он и сам может ничего не знать.

— Но если травма может заставить ребенка вспомнить о своей божественной природе, — говорит Сигруд, — возможно, пытки на «Салиме» вынудили его вспомнить очень, очень многое.

Она едва заметно кивает.

— Возможно. Я изо всех сил старалась узнать о нем больше, но не преуспела. И он был готов. После «Салима» я начала искать его. Думаю, он меня вычислил, потому что организовал маленькое представление — проявление божественного, о котором мне доложили по моим каналам. Я должна была догадаться, что это уловка, потому что о случившемся прознали только мои люди и больше никто. Но я начала расследование, обеспокоенная тем, что это могло быть как-то связано с ним. И сделала одну критическую ошибку — взяла с собой черный свинец.

Сигруд кивает — внезапно ему все ясно.

— И он его украл. Верно? Вот почему ты так и не использовала черный свинец против него. Я так много об этом думал.

Она горько улыбается.

— Верно. В тот момент я не осознавала, насколько он силен. Он контролирует все, что погружено во тьму. А я ведь вряд ли собиралась держать черный свинец на верхней полке шкафа, на свету, не так ли? Когда я обнаружила, что он пропал, мне стало ясно, какая опасность нам угрожает: мне и остальным божественным детям. Тогда-то я и выследила Мальвину. И мы на самом деле приступили к организованным действиям. Но потом, к несчастью… — она печально улыбается, — я умерла. Что довольно-таки усложняет ситуацию.

— И… что же нам теперь делать? — спрашивает Сигруд.

Она ненадолго задумывается. Потом говорит:

— Так. Помоги-ка мне встать.

— Ты это можешь?

— С чьей-то помощью — да. Я бы хотела сделать кое-что, чего не делала очень долго, — она дарит ему сияющую улыбку. — Я хочу с тобой прогуляться, Сигруд.

* * *

Они идут вдоль стены с окнами, Шара цепляется за его правую руку, ступая неуверенно и шатко. Но в этой прогулке есть странное умиротворение, как будто они пожилая пара, давно женатая, неспешно бредущая через парк. Хоть сам Сигруд этого не чувствует, он ощущает исходящее от Шары… удовлетворение.

Слева от них тянутся ряды кроватей, из темной комнаты доносится тихое сопение и вздохи.

— Их так много, — говорит он.

— Да, — отвечает Шара. — Если точнее, триста тридцать семь. Лишь четверо из шести Божеств были способны к воспроизводству, но… они времени зря не теряли. Думаю, на протяжении тысяч лет им часто приходилось выдумывать себе занятия.

— Почему ты ими занялась? — спрашивает Сигруд. — В мире столько несчастных, которым нужна помощь прямо сейчас, — почему они?

— Потому что никто за них не заступился, — говорит она. — Ни союзник, ни защитник. Люди хотят либо управлять ими, либо убить. И, полагаю, прожив с Тати так долго… я поняла, кем она могла бы стать, если бы рядом с ней не оказалось меня. А если бы много лет назад Винья схватила ее? Хоть я не уверена, что обошлась с девочкой лучшим образом… Я лгала ей о себе, о мире… Может быть, мы, Комайды, просто отравляем все божественное.

— Она любит тебя, Шара, — говорит Сигруд.