Город чудес

Шара отворачивается.

— В самом деле? — говорит она.

— Да. Она задавала мне много вопросов о тебе. О том, кем ты была. Я как будто проделал для нее волшебный трюк.

Шара слабо улыбается.

— У меня есть подозрение, что все родители надоедают своим детям. Полагаю, я ничем не отличалась от остальных. Я смотрела, как она спит, и спрашивала себя: кто ты? Кем ты станешь однажды? Вспомнишь ли ты обо мне? Или я стану всего лишь милой тенью, слабой и расплывчатой, притаившейся на границе твоих воспоминаний, пока ты будешь проживать отведенные тебе годы?

— Протестуя против всех несправедливостей жизни, — говорит Сигруд, — больших и малых, ты попросту лишаешь себя времени, чтобы жить.

— Используешь мои собственные слова против меня. Как жестоко с твоей стороны.

— Это хорошие слова, — говорит он. — Я часто о них думаю. В последнее время все чаще и чаще. Но все же я задаюсь вопросом… если Тати верит, что ты умерла, — а она верит, насколько мне известно, — тогда почему она… не вспомнила? Почему не осознала свою божественную природу?

— Я постоянно об этом размышляю. Подозреваю, что, поскольку Тати божественная, у нее есть множество чувств, которых не имеем мы. И хотя эти чувства подавлены, как и вся ее божественная природа, они подсознательно снабжают ее сведениями. И, похоже, одно из этих чувств воспринимает или понимает, что… что я не полностью покинула этот мир. Она ощущает, что меня продлили и растянули далеко за пределы моей подлинной смерти. Она знает, что я все еще здесь. Поэтому и не скорбит по-настоящему.

— Думаю, ты права, — соглашается Сигруд. — Она говорила мне о чем-то в этом духе. Ей кажется, что она сходит с ума.

Шара вздыхает.

— Каким испытаниям я ее подвергла… Так странно чувствовать вину всего лишь за то, что ты жива. Пусть даже то, чем я являюсь сейчас, в строгом смысле слова живым не назовешь.

Сигруд окидывает взглядом комнату и видит Мальвину и Таваан, которые сидят рядышком на полу, спиной к нему и Шаре. Очень близко друг к другу. Он смотрит, как Мальвина обнимает Таваан, а та склоняется к ней, кладет голову ей на плечо. Потом Таваан берет Мальвину за руку и крепко сжимает — жест глубокой близости, такой обычный, что обе девушки его даже не осознают.

— Они тоже сестры? — спрашивает дрейлинг.

— Нет, — говорит Шара.

Он ненадолго задумывается.

— А-а. Понятно.

— Хорошо, что у них есть это, — говорит она. — Мальвина как никто заслуживает тихого момента утешения.

— Мальвина сказала, что помнит многое из старых дней… я имею в виду божественные дни.

— Это верно. Мальвина — из старших и самых могущественных детей. Она уже давно избегает нашего врага. Но из всех детей она представляет для него наибольшую угрозу.