— Когда ты сбежал. Когда ты скрывался. Когда ты сражался не ради гордости и не во имя цели, но просто чтобы не погибнуть.
— Когда ты был как мы, — говорят они в унисон, громче. — Одинокий. И забытый.
Десятки голосов проносятся сквозь его разум, шепча: «Пожалуйста. Пожалуйста, помоги нам… Пожалуйста, мы ведь так долго скитались…»
И тогда он их чувствует: каждый год, каждый час, каждую минуту их мучений, этих жалких, обездоленных божественных детей, потерянных, бесцельных, бездумно ищущих убежища и тепла.
А потом он кое-что вспоминает: момент, случившийся давным-давно, когда он был юношей неполных двадцати лет. Он вернулся из морского путешествия и обнаружил родителей убитыми, а вместо дома — пепелище. Он вспоминает, как сидел на почерневшем склоне холма и таращился на пустую, заледенелую долину впереди, ощущая давящее одиночество, бессловесное уединение, в чьей тени он прожил всю свою жизнь.
«Если бы кто-то оказался рядом со мной тогда, — думает он, — стал бы я тем, кто я сегодня?»
А потом Сигруд понимает, что кое-кто ему все же помог, но понадобилось время, чтобы она его нашла: Шара Комайд. Хотя его жизнь была далека от совершенства, без ее случайного вмешательства все обернулось бы куда хуже.
И теперь, возможно, он наконец-то сумеет ей отплатить.
— Вот оно, — говорят голоса.
Внутри его черепа — огромное давление, как будто те два пальца замерли там в ожидании его ответа.
Потом звучит один голос, очень тихо:
— Это ты, смертный? Это воспоминание — ты? В этом суть твоей души?
— Да, — шепчет он. И знает, что это правда. — Да, все верно.
С этими словами его левая рука погружается в тепло, как будто он держит ее близко к огню.
— В руке твоей меч, — произносят голоса. — Ты его чувствуешь?
Сигруд хмурится. Сперва он чувствовал, что его руку сжимает другая рука — возможно, Мальвины или Таваан, — но теперь ощущение делается… очень странным. В его ладони нечто новое, и это не чужая рука, а что-то твердое, но теплое, чуть податливое, словно древесина.
— Ты чувствуешь клинок? — шепчут голоса. — Чувствуешь?
— Я… кажется, да, — говорит он, но без уверенности.
— Ты его видишь, Сигруд? — спрашивает Мальвина, ее голос тих и близок. — Ты его видишь мысленным взором?
Сигруд хмурится. Он не уверен, что это такое — «мысленный взор». Он ничего не видит в своих мы…