И о смерти.
О тщетности человеческого бытия… и тогда действительно, быть может, станет известен всемирно. А панны с панночками обождут.
С этой вдохновляющей мыслью пан Штефан спустил ноги. Пол был, конечно же, холоден. Тапочки сгинули… вот каждый вечер пан Штефан ставил их возле кровати, а поутру оказывалось, что тапочки исчезали. Нет, не насовсем, но оказывались то под табуретом, то вовсе у подоконника, а одного разу и вовсе отыскались на кухне.
Пан Штефан точно знал, что виноват в том рыжий наглый кошак, которого панна Цецилия любила куда сильней жильца. Кошак умудрялся непостижимым образом проникать сквозь запертые двери, пакостил и исчезал, свидетельством своего визиту оставляя клочья рыжей шерсти.
Обычно спокойный, пан Штефан вдруг почувствовал, как душит его гнев.
В конце-то концов, сколько можно?! Разве не заслужил он малой толики уважения! Двенадцать лет… двенадцать лет квартируется он здесь и, как жилец, он безупречен!
Ни разу ни на день не задержал оплату.
Никогда не жаловался, даже если панна Цецилия в своем стремлении сберечь лишний медень становилась вовсе уж невозможна, как той зимой, когда решила топить печь сушеным навозом, купленным задешево, и провоняла весь дом. Он пользовал бесплатно и ее, и шумных подруг, которые все как одна страдали от безделья и неумения занять себя чем-то иным, помимо выдуманных болячек… так разве многого он желает?
Всего-то лишь, чтобы тапочки стояли на положенном им месте!
Один отыскался на подоконнике, и дохлая мышь, бережно сунутая в шелковое нутро его, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения. На кухне ж вновь громыхнуло.
Этак крепко громыхнуло.
И пан Штефан, подхвативши тапок, ринулся туда, дабы предъявить вещественное доказательство своих, так сказать, претензий.
Панна Цецилия, несмотря на ранний час, пребывала в отменнейшем настроении. Она надраивала медный таз, в котором не так давно варила яблочный джем из поздних яблок.
Она напевала.
И отнюдь не вполголоса. Впрочем, панна Цецилия никогда и ничего не умела делать наполовину.
— Вот, — пан Штефан швырнул дохлую мышь аккурат в таз.
И панна Цецилия пение прекратила. Двумя пальцами она оную мышь подняла за ниточку хвоста, покрутила да и произнесла низким грудным голосом.
— Пан Штефан, ежель ви с подарком, то другим разом прикупите лучше пастилы.
— Я с претензией!
Панна Цецилия, надо сказать, была росту невысокого, но весьма обширна, особливо сзади.
ebooksa