— Вот и я вам говорить имею! Чего?! Есть ви. Есть я. Мы живем давненько… уж сколько я вашего бельишка грязного перестирала, не каждая жена этаким похвастается.
— Я… простите, но я не готов…
— Ты булочку-то кушай, — панна Цецилия, дотянувшись до пана Штефана, погладила его по лысоватой голове. — Ишь какой… не готовый… я от подумала, что твоей готовности ждать, так и помереть недолго.
— Простите…
— Сядь, — было велено пану Штефану голосом престрогим. — Я ж тебе не просто так… у меня и приданое имеется…
Не надобно пану Штефану было ее приданое. И накопленная ныне сумма вдруг показалась вполне достаточной, чтобы немедля отбыть из негостеприимного города, который и без того пана Штефана недолюбливал, а ноне и вовсе этакую от штуку сотворил.
Ныне же вечером…
И нет, не вечером, но ближайшим поездом… и вещей брать не будет, разве что любимый набор инструментов от «Кюхнера» прихватит. И чековую книжку, само собою…
— Дом от. Дачка за городом. Хорошая дачка. Крепкая… — панна Цецилия глядела на потенциального жениха ласково, как жаба на комара. — Летом таки ездить станем.
— Простите, но…
— Не спеши. От счастья не уйдешь, — с некоторой угрозой произнесла панна Цецилия. — Сонечку помнишь? Ай, хорошая девочка… варенье-то как варит крыжовенное… и хозяйственная. Только замуж собралась. И не за простого человека, — панна Цецилия смахнула с женихова плеча махонькую ниточку. — Вот он и разузнал по-свойски… пятьдесят тысяч злотней — хороший капиталец…
Что?
Пан Штефан заледенел.
Откуда она… о нет, Боги милосердные… по-свойски?
Что за дикая страна!
Что за нравы?!
А как же тайна банковская?
Да он жаловаться будет! Немедля! Наверное, на лице его что-то этакое отразилось все ж, если панна Цецилия с укором в голосе произнесла:
— Что ж ты, обиделся? Да какие промеж родственниками обиды? И жаловаться не надо… от ты на Додика пожалуешься, что он такой, нехороший, карьеру мальчику поломаешь, жизню Сонечке попортишь. А я от возьму и на тебя пожалуюсь…
— Кому?