А вот и тетушка.
Эта разглядывала пристально и хмурилась. Не верила? И правильно. Ольгерда-то живая! Мысль показалась донельзя смешной. А изрядная шутка выйдет, однако! Соберутся ее нести на кладбище, а она встанет…
— Опять все врешь! — с упреком произнесла тетушка. — Не стыдно тебе, Ольгерда?!
Стыдно? А от чего ей должно быть стыдно?
Она ж не сама.
— Всю жизнь врала, и после смерти снова…
Когда это она врала?
— Мальчика моего оговорила. А он хороший… и это ты во всем виновата!
— В чем? — не выдержала Ольгерда и села в гробу, впрочем, никто из гостей этого не заметил. Они пили шампанское, закусывали маленькими бутербродами. Кто-то, уже набравшись, — видно явился нетрезв, — затянул песню.
И подумалось, что похороны — это почти день рождения, разве что именинник мертвый.
— Во всем! — тетушка была строга. — Ты сломала ему жизнь!
— Но он…
— Не оправдывайся! Теперь-то все изменится. Тебя закопают, а он, наконец, заживет так, как должен…
Ольгерда не успела ответить, как тетушка отступила и растворилась в толпе гостей. А место ее занял двоюродный братец. Он был нетрезв и весьма доволен. И по-свойски присев на край гроба, поинтересовался.
— Ну и чего ты, дурочка, добилась?
— Чем? — Ольгерда попыталась избавиться от ленточки, связывавшей руки, но оказалось, что та приросла к коже.
— Своими инсинуациями… матушку расстроила, шантажировать пыталась. Нехорошо, Ольгерда…
— Это ты меня убил?
— Я, — не стал отрицать братец. Он поднял хрустальный фужер. — За твое посмертие… мне даже жаль. Немного. Но ты сама понимаешь, после того, что ты устроила, я не мог иначе… категорически не мог…
— Я лишь хотела свободы.