Шли не пустыми. Воевода или нет, но негоже за так тропу топтать. Вот и досталась Себастьяну тяжеленная сумка. Он старался не думать о том, чем набита она, если повезет, то контрабанда — это самое малое, о чем ему придется беспокоиться.
Идти было неудобно, что сквозь кисель пробираешься. И каждый шаг отдавался эхом в ушах. Впрочем, было этих шагов немного. Десятка два. И снова камень, один в один тот, оставленный в королевстве, вон, и бок гранитный, мхом затянут.
— Благодарю, — Себастьян кинул ношу на влажноватый мох. — Дальше я сам…
Его провожатый молча кивнул.
Надо полагать, сегодня же этот человек исчезнет на просторах Королевства, скидывая этакое неудобное для воровской честной карьеры знакомство. Мало ли есть еще городков и троп заветных? Нет, тайну Себастьян сбережет, как и обещал, но…
Он спустился с пригорка, нырнув в хитросплетенье темных улиц. Отыскать нужную труда не составило. На условный стук открыла девица давно уж недевичьих лет, но все еще красивая диковатой красотой. Черноволосая и черноглазая, длинношеея, она знала, что алое платье, перехваченное тонюсеньким ремешком, ей к лицу, как и платок с золотыми розами.
И красовалась.
Вот прямо с утра и красовалась.
— Мне бы старого дружка повидать, — сказал Себастьян и монетку золотую на ладони подбросил. Та кувыркнулась и исчезла в девичьей ручке.
— На кой тебе дружок? — монетка мелькнула меж смуглых пальцев. — Может, и я сгожусь?
— Да мне бы словом перемолвиться… обещался он кой за кем приглядеть…
— А… — в глазах темных мелькнуло разочарование. — Значит, это ты демон?
— Я, — признался Себастьян, скромно потупившись.
— Не похож.
— Так… — он развел руками. — Болею…
Девица кивнула и исчезла в доме, чтобы появиться спустя минутку. Накинув на плечи уже не платок, но лохматую доху, она вышла со двора. Огляделась. Сунула два пальца в рот и свистнула. На свист ее тотчас выкатился из подворотни лохматый мальчонка.
— Чегось? — позевывая, поинтересовался он.
— Проводишь к Кишме, — девица ухватила пацана за ухо и крутанула. — И чтоб без штучек своих, ясно?
Тот заверещал, засучил ногами и обозвал девицу матерным словом, но отпущенный на волю, отбегши, лишь плюнул на землю.
— Дура!