Во имя Абартона

Глава сороковая, в которой проходят очень скромные похороны

Похороны были более, чем скромные. Родных, по крайней мере таких, кого заботила судьба девушки, у Лили Шоу не было. Друзей — тоже. Возле могилы стояли лишь несколько ее соседок по колледжу, подругами их назвать было сложно. Девушек явно тяготила скорбная обязанность следовать за гробом, в форменных траурных платьях, надеваемых по особым случаям, они смотрелись скованными и неуверенными и — пришло Мэб в голову — недовольными. Преподаватели все были в мантиях, с черными лентами на рукавах, и тоже едва сдерживали раздражение.

Королева Шарлотта ограничилась телеграммой, сухой и безыскусной, в которой траурной была только положенная случаю черная рамка.

Отец Бернард, настоятель университетского собора и глава богословского факультета, воспользовавшись случаем, читал какую-то особенно длинную, монотонную и архаичную отходную молитву. Это заунывное песнопение на давно уже забытом языке понемногу вгоняло всех присутствующих в транс. Девушки из колледжа Шарлотты перешептывались и хихикали, отгоняя набегающий сон неуместными шутками. Кое-кто из преподавателей во главе с вон Гревом спал с открытыми глазами: привычка, которая быстро появлялась у всех обитателей Абартона. Зачастую только так можно было пережить некоторые особенно монументальные официальные мероприятия. Мэб раз за разом ловила себя на том, что борется со сном. Хотелось присесть, но скамья была далеко, под серыми стенами собора, а рядом — только покрытые зеленым мхом старинные надгробия. В этой части кладбища, отведенной для таких вот студентов и преподавателей Абартона, бедных и всеми покинутых, давно уже никого не хоронили, а за могилами следили не тщательнее, чем за экспонатами в университетском музее. Здесь всякий быстро приходил к невеселой мысли, что Абартон понемногу разрушается, ветшает и умирает. Если так пойдет и дальше, люди начнут заглядываться в сторону значительно более прогрессивного Эньюэлса, не успевшего обрасти традициями и лоском, но и плесенью не поросшего.

— Доктор Льюис решил, что поторопился с выводами.

Теплое дыхание согрело шею, против своей воли Мэб покачнулась, но устояла. Не хватало еще приваливаться к Реджинальду Эншо у всех на глазах. Достаточно и того, что университетские сплетники стали обсуждать, как часто закоренелых врагов стали видеть вместе. Пару раз Мэб пыталась оправдаться, что все дело в совместной работе — они ведь компаньоны, но прикусывала язык. Так еще хуже. Если она начнет оправдываться, это лишь убедить людей в собственной правоте.

— С какими? — так же шепотом спросила Мэб, не сводя глаз с могильщиков, споро забрасывающих яму землей. У них не было ни малейшего трепета перед покойной, работали они быстро и уверенно, и только песни — вроде моряцкой шанти, ритмичной и бодрой — не хватало.

— Касательно пьютских ножей. Рисунок очень похож, но магический след слишком быстро рассеялся. На портрете его и вовсе не осталось, а с тела… — Реджинальд осекся.

— Продолжайте, — Мэб, пользуясь тем, насколько широка идущая мягкими складками профессорская мантия, нашарила руку Реджинальда и сжала.

Мужчина кашлянул раз-другой, словно пытался избавиться от застрявшего в горле кома.

— С тела они пропали за несколько часов. Льюис считает, что злоумышленники использовали артефакт.

Мэб резко обернулась и посмотрела на собеседника. Реджинальд не отрывал взгляда от могилы, пока еще — отверстой, но неумолимо быстро наполняющейся землей.

— Артефакт?! Что это может быть за артефакт вообще?!

Реджинальд дернул плечом и крепче, почти до боли стиснул пальцы Мэб.

— Лично я могу назвать примерно две дюжины вариантов. По большей части они запрещены в Роанате, но почти все запрещенное можно при желании найти на черном рынке. А в местах, откуда родом наш добрый друг Верне, такие предметы вообще в порядке вещей.

— Вы думаете?… — Мэб осеклась. Ей неприятно было вспоминать о Кристиане Верне. После бала он покинул Абартон, и, хотелось думать, они никогда больше не встретятся. Но это меняло все дело.

— Я ничего не думаю, леди Мэб, — покачал головой Реджинальд. — Нельзя делать выводы, полагаясь на личную неприязнь.

Последний ком земли был брошен на холм, сверху положили небольшую металлическую табличку с гравировкой и легкими чарами. В этой традиции было нечто трогательное: подходящего к свежей могиле временное надгробие встречало россыпью золотистых искр и тихим «Помни меня». По преданию оно также должно было указать на виновника гибели, но Мэб сомневалась в подобном исходе. Ни гибель, ни падение Лили никого уже не интересовали.

Гости скорбной церемонии начали расходиться, с видимым трудом удерживая на лице подходящее случаю выражение. Первыми упорхнули студентки, за ними — степенно — преподаватели. Последними ушли с кладбища отец Бернард и перебрасывающиеся мрачными шутками могильщики. Мэб нехотя разжала пальцы, выпустила руку Реджинальда и подошла к могиле. Надгробие, как и положено, встретило ее искрами, но тусклыми. Щелкнув пальцами, Мэб влила в металлическую пластинку немного силы, склонила голову и пробормотала несколько слов. Молитва у нее не выходила, поэтому она просто извинилась. Прости, дорогая Лили, что я не смогла найти твоего обидчика. Прости, что ты погибла по моей вине. Прости, что я — взрослая, не смогла защитить тебя.

Реджинальд подошел сзади, обнял ее за плечи, прижимая к себе, и вздохнул. Мэб ощутила этот вздох всем телом, откинулась назад, устроив голову у мужчины на плече и шмыгнула носом. Она не собиралась плакать, в конце концов — она этого не делала со смерти отца. Она рыдала, случалось, по пустякам, по глупостям, но никого не оплакивала, и вот — на тебе! Мэб вытерла слезы, текущие из глаз, снова шмыгнула носом, закусила губу, не позволяя себе разрыдаться. Молча, спокойно Реджинальд развернул ее, обнял крепче, кутая в свою мантию, хранящую запах трав и реактивов, и, уткнувшись ему в плечо, Мэб разрыдалась в голос. Теплые, ласковые руки гладили ее по спине, низкий голос шептал что-то успокоительное, но слезы в эту минуту были лучшим лекарством. Слезы и объятья.