Во имя Абартона

Около дома дышалось легче, и лампа над дверью горела с небывалой яркостью, словно пыталась побороть окружающую тьму, и вполне справлялась с этой задачей. Реджинальд похвалил себя: он так и не снял защиту с коттеджа. Просто позабыл о ней, и как оказалось, это была удача.

Заборчик служил своего рода границей. За живой изгородью была тьма, наполненная странными звуками и запахами, в ней черными нитями — Реджи почти видел их — колыхались следы чар. По эту сторону изгороди были свет, тепло, запах недавно распустившегося жасмина.

Дверь Реджинальд открыл щелчком пальцев и сразу же поднялся наверх. В комнате Мэб было душно. Усадив женщину на край постели — она занимала почти всю небольшую комнату, не оставляя места для прочей мебели — Реджинальд подошел к окну и распахнул его, впуская сырой и ароматный ночной воздух. Мэб вдохнула с хрипом.

— Сейчас, сейчас… — забормотал Реджинальд.

Так же, щелчком пальцев он зажег лампы возле кровати — пару изящных «медуз» под стеклянными абажурами в разводах сиреневого и серебра. Они давали мягкий, загадочный свет, и пятна крови на платье Мэб в этом свете казались особенно черными, отвратительными. Мэб, кажется, только сейчас увидела их, глаза ее расширились, в них плеснула паника. Женщина принялась ногтями сдирать с одежды и кожи присохшую кровь, и пришлось ловить ее за запястья, чтобы не дать себя поранить.

— Тише, тише, моя хорошая. Это нужно снять.

Реджинальд нашел на боку застежку, ряд маленьких, обтянутых шелком пуговок, и одну за другой расстегнул их, гоня от себя соблазнительные видения. Сейчас они были не просто неуместны — кощунственны.

Платье, скользнувшее с плеч Мэб, годилось теперь только на половую тряпку. Реджинальд снял его и вышвырнул в коридор, после чего оглядел молодую женщину. Видимых повреждений на ней не было, если не считать нескольких ссадин на коленях, и это заставило его выдохнуть с облегчением. Значит, вся кровь принадлежит одной Лили. И нужно смыть ее, запекшуюся коркой на нежной коже.

Окинув Мэб беглым взглядом, Реджинальд подхватил ее на руки и отнес в ванну. Женщина ко всему оставалась безучастна. И к рукам, освобождающим ее от белья и чулок, и к воде, которая — причуды водопровода в этом запущенном доме — была то слишком горячей, то слишком холодной; и к прикосновениям, к мочалке, оттирающей с рук, с коленей, живота и груди кровавую коросту. Вода текла розовая и пахла железом: то ли от крови, то ли из-за старых, давно не ремонтировавшихся труб.

Наконец кровь была смыта, и Реджинальд завернул дрожащую от холода Мэб в простыню и вытащил ее из ванны. Сам он промок почти насквозь, да и женщина вцепилась в него обеими руками, не желая отпускать. Через слои мокрой ткани чувствовалось ее тело, мягкое, хрупкое, горячее точно в лихорадке и мелко дрожащее. Реджинальд не без усилия отстранился — Мэб оказалась куда сильнее, чем это казалось на первый взгляд — и, взяв женщину за руку, отвел ее в комнату и уложил в постель. Как была — голой, мелко дрожащей от холода и, должно быть, остатков нервного возбуждения. Мэб немедленно закуталась в одеяло, в покрывало, свернулась калачиком, точно кошка, спрятав лицо среди ткани, так что видны были только ее влажные, растрепанные волосы. Реджинальд осторожно провел по ним рукой. Мэб дернулась.

— Я вернусь через пару минут, — мягким голосом пообещал Реджинальд и повернулся, намереваясь уйти. Из-под одеяла высунулась рука и цепко ухватила его за полу пиджака, мокрую насквозь. — Мэб, я приготовлю отвар и вернусь!

Мэб держала крепко, не желая отпускать. Потом показалась и вторая рука, нашарила пальцы Реджинальда и стиснула так, что кости затрещали. И в конце концов Реджинальд сдался. Сняв пиджак, он бросил его на кресло, скинул ботинки и прилег на край постели, такой широкой, что здесь можно бы было разместиться всемером. Мэб тотчас же вцепилась в него, прижимаясь своим горячим телом. Растрепанная голова, все еще пахнущая кровью, легла на грудь. Реджинальд нежно провел по влажным волосам, по тонкой шее, по горячей спине между лопатками, и это ласка успокоила Мэб немного, как успокаивается от прикосновений младенец. Она выдохнула, дрожь слегка унялась, но тело оставалось все таким же горячим и сведенным судорогой, напряженным, точно готовым к прыжку. Реджинальд обнял ее крепче, а свободной рукой нарисовал в воздухе несколько знаков.

Магия всегда была частью его жизни, неотъемлемой, привычной, и все же он избегал слишком уж затратного колдовства. Зачастую результат не стоил затраченных усилий, но сегодня ради Мэб он готов был доставить экзотические фрукты с другого конца земли. Повинуясь коротким, четко выверенным пасам внизу, на кухне вскипела вода с травами, приготовился и процедился отвар, и в протянутую руку уверенно легла толстостенная кружка, наполненная ароматным снадобьем. Приобняв Мэб за плечи, Реджинальд заставил ее сесть и поднес кружку к пересохшим губам. Женщина послушно сделала глоток, еще один, и еще. Допивала уже самостоятельно, вцепившись в кружку обеими руками, неестественно-белыми, словно что-то забрало все краски ее тела. Потом разжала ставшие безвольными пальцы, и Реджинальд едва успел подхватить кружку прежде, чем последние капли лекарства попадут на белые простыни.

— Не уходи, — тихо попросила Мэб, откидываясь на подушки.

— Никогда, — так же тихо отозвался Реджинальд.

Глава тридцать девятая, в которой оживают кошмары

С немалым трудом Мэб вынырнула из пучины мучительных кошмаров. Там, в ее снах, не было ни формы, ни красок, ни пространства, ни времени, там по сути нечего было бояться. И все же, она задыхалась от ужаса, и теперь, наяву, жадно ловила ртом прохладный сырой воздух, напоенный ароматами сада и запахом лекарственных трав. Наяву ей нечего было бояться.

Нет. Было.

Мэб села, одеяло соскользнуло, обнажая ее, и кожу опалил легкий холод, вызывая мурашки. Не сразу Мэб сообразила, что полностью обнажена, что совершенно неприлично для дамы из высшего общества, даже если она в постели одна. А она — нет, она не одна. Мэб медленно повернула голову, прекрасно понимая, кого сейчас увидит. Реджинальд Эншо, полностью, за вычетом пиджака, одетый, спал, уткнувшись лицом в подушку. Его рука лежала на запястье Мэб приятной тяжестью, возвращающей в реальность, живым теплом. Против воли, Мэб улыбнулась благодарно. А потом на нее нахлынул вдруг весь ужас минувшего вечера, темнота, страх преследования, холодок опасных злых чар и предсмертный хрип Лили Шоу. И шепот. Этот шепот был страшнее всего прочего. Он звал ее по имени, произносил его… своеобразно, очень характерно, растягивая гласные, сглаживая согласные, превращая благородное «Дерован» во что-то округлое, влажное и по-настоящему мерзкое; в медузу, в слизняка.

Тошнота подступила к горлу. Мэб сглотнула с трудом, со свистом выдохнула через стиснутые зубы, ощущая во рту привкус тлена и лекарственных трав.