— Вы уже встали?
— Я еще не ложилась, — проворчала Мэб, ставя саквояж на подоконник. — Налейте и мне.
— Вы же не любите кофе, — Эншо, впрочем, разлил горький, тягучий напиток по двум чашкам и поставил в центр стола баночку с медом. — Лучше выпейте укрепляющее зелье, у меня есть. Сам составлял.
Мэб втянула носом аромат: горечь кофе и легкий, тонкий запах луговых цветов, и покачала головой.
— Пожалуй, я все же люблю кофе, когда его… варят не в имении, — она чуть было не сказала «варите вы», но вовремя прикусила язык. — Моя матушка гоняется иногда за модой, так что кофе у нас принято подавать колониальный.
— О, это который жидкий и безвкусный? — Эншо хмыкнул. — Как университетский карри. В Педжабаре его называют «роанатской кашкой».
— И что, вы были в Педжабаре? — Мэб сделала глоток кофе, чувствуя, как глаза открываются и давление на виски слабеет.
— Полгода практики, — кивнул Эншо.
Их разделял стол, слишком маленький, слишком тесный, но впервые это обстоятельство не нервировало Мэб.
— Вы не передумали? Поедете со мной? — уже сказав это, Мэб смутилась немного и поправилась. — В столицу. Поедете в столицу?
— Да, — Эншо, не обративший на ее слова никакого внимания и уж точно не придавший им ненужного значения, кивнул. — Вы правы, леди Дерован, вдвоем мы значительно быстрее изучим книги. И, если вас это не смутит, я также не отказался бы от помощи.
— Только если мне не потребуется резать мертвецов, — хмыкнула Мэб. — Я даже лягушку не могла разрезать в школьные годы. Нам стоит поспешить, наверное, пока никого нет на улицах.
Эншо кивнул и быстро допил кофе. Мэб последовала его примеру.
На пороге он забрал из рук Мэб саквояж, причем сделал это так естественно, что она не сразу это заметила. Отбирать свою сумку назад, убеждая, что ей не тяжело, смысла не было. Было к тому же в этом нечто приятное, ведь до сей поры вещи за Мэб носили только слуги.
Озеро, мимо которого они шли, чтобы не привлекать лишнее внимание, было все еще окутано туманом. В нем играли искры и сверкали маленькие молнии, он манил и пугал одновременно. В студенческие годы Мэб любила в мае выбираться сюда, чтобы поглазеть на этот туман, он казался чем-то особенно волшебным. Обычно она дожидалась минуты, когда он начнет редеть, и постепенно проступит далекое, но необычайно четкое очертание противоположного берега и собор Эньюэлса, колючий, скребущий башнями небо.
Что, если вчера из-за вмешательства Джермина она сделала что-то не так и все испортила? Мэб передернуло. Эншо словно почувствовал ее тревогу, обернулся и качнул головой каким-то своим мыслям.
На станции было достаточно людно для столь раннего времени. Многие жители городка работали в Кингеморе — это ведь всего два часа по железной дороге. Многие ездили в столицу за покупками и развлечениями. Попадались и профессора университета, нервные, ведущие себя, как беглые преступники. Мэб поймала себя на том, что и сама вжимает голову в плечи, ниже опускает шляпку, чтобы поля скрыли ее лицо. Эншо, отлучавшийся за билетами, вернулся спокойный, уверенный, распространяющий эту уверенность, и она невольно расправила плечи. Следом за мыслью «а что подумают коллеги, увидев Мэб Дерован и Реджинальда Эншо вместе?» пришла другая: «а их какое дело?».
Неспеша к станции подъехал поезд, небольшой — всего семь вагонов, только два из которых первого класса, с небольшими уютными купе. В этом не было особого смысла, ведь дорогу длиной в два часам можно было провести и на обычном диванчике в общем вагоне, но сейчас Мэб была рада уединению.
Или — наоборот — побаивалась его?
Эншо заполнял собой все небольшое пространство благодаря росту, уверенности, всюду следующему за ним запаху трав и нагретого металла. Мэб уже не ощущала собственные духи, все скрыло этим запахом, на первый взгляд неприятным, к которому она привыкала все больше. Мэб села, сняв шляпку, попросила у проводника чашку чая с ромашкой, ей не мешало бы успокоиться, и постаралась принять самый независимый вид. Эншо, устроившийся напротив, раскрыл глазету и углубился в чтение. Мэб не прекращала завидовать тому, как легко он все воспринимает. Вот уж воистину: расслабился и получает своего рода удовольствие.