Воображала

— Вам виднее! И я не детка!

— Тебе просто кажется! Если бы ты спросила — тебе бы наверняка сразу же всё рассказали, у нас нет и быть не может никаких секретов…

— О чём вы говорили, когда я вошла?

— ?

— Ты сказал, что мне ответят, если спрошу. Вот я и спрашиваю. О чём вы говорили с дядей Сеней, когда я вошла? Вы о чём-то говорили, но сразу же замолчали, я видела!..

— Когда ты вошла… — растерянно переспрашивает Рома. Он явно не помнит.

Зато хорошо помнит отсевший на край дивана Сеня, хихикает нервно. Но Воображала настроена серьёзно.

— О ногах, — напоминает она. Добросовестно хмурится, стараясь быть предельно точной, и добавляет, — И ещё о манерах…

— О господи… — хрипит Рома полузадушенно. Судя по голосу и выражению вмиг перекосившегося лица — он тоже вспомнил. В углу дивана заходится от беззвучного хохота Сеня, и наступает черёд Ромы бросать на него беспомощно-убийственные взгляды.

Лицо у Ромы такое красное, что светлые брови и узкие ниточки баков, тянущиеся до самого подбородка, выглядят совсем белыми, словно нарисованы мелом. Воображала настойчива:

— Так что же там было о ногах?

Так и не дождавшись ответа от вконец уничтоженного Ромы, она цедит:

— Я так и знала! Опять говорили про меня какие-нибудь гадости! Все вы такие!.. — губы её опять дрожат, глаза заволакивает слезами, в воздухе начинают мелькать разрозненные пока ещё искры.

— О чёрт! — взывает Рома к диаметрально противоположным ранее призываемым силам, поскольку ранее призываемые вмешиваться не спешат. Лицо у него беспомощное…

смена кадра

Комната Врача. Негромкий храп (Врач спит, сидя на полу и привалившись спиной к стене, голова у негт запрокинута, рот приоткрыт). Приглушённый шум улицы.

Тихий голос Конти — он разговаривает сам с собой:

— … И даже тогда это было лишь то, чего я от неё хотел… или ожидал, какая разница… Это я теперь понимаю. Боялся, конечно, — он смеётся тихо, почти беззвучно, — О, как же тогда боялся!.. На работу удирал, в барах тянул до последнего, на улицах часами околачивался, возвращался пешком — лишь бы еще немножко оттянуть. Но на самом-то деле… На самом-то деле не того я боялся, что приду — а там опять чёрт знает что, — опять беззвучно смеётся, — Нет, это тоже страшно, и ещё как! Но это — не тот страх. Не настоящий… даже забавно. Не скучно. Есть, по крайней мере, о чём вспомнить… Н-да… Весело было. А настоящий-то страх, он другой. Совсем другой… Больше всего я тогда боялся, что однажды приду — а дома всё в порядке…

Посмеиваясь, он встает из-за стола. Потягивается, хрустя суставами. Бормочет с иронией, растягивая слова:

— В полном порядке. Тишь да гладь. Как у людей…

Замолкает. Перекатывается с пятки на носок. Говорит уже совершенно серьёзно: