Воображала

— Вот ведь ужас-то…

смена кадра

Глава 12

Приглушённо звучат тамтамы, их ритм то нарастает, приближаясь, то откатывает, становясь еле различимым.

У Ромы голос человека, доведённого до отчаяния:

— … Просто мужские разговоры!!!

Опираясь огромными ручищами о крышку стола, он нависает над сидящей на стуле Воображалой, но выглядеть при этом умудряется вовсе не угрожающе. Скорее жалко. Рядом с ним — Сеня-студент, и он уже не смеётся.

Воображала сидит на стуле с неприступным и гордым видом, губы её презрительно поджаты, подбородок вздёрнут, руки скрещены перед грудью в демонстративном жесте отрицания. Вместо пижамки и слюнявчика на ней бежевая рубашка с тёмным геометрическим узором и кожаной шнуровкой на груди, вдоль спины и по рукавам до локтей — длинная кожаная бахрома. Время от времени всполохом прорывается яркая расцветка, и одновременно возникает над рыжими волосами индейский головной убор из перьев, а на непроницаемом лице проступает боевая раскраска. Отдалённо звучат тамтамы.

— Понимаешь, — говорит Рома, чуть не плача, — есть такие анекдоты, которых не рассказывают девочкам… не только маленьким девочкам, нет! Что ты! Даже очень взрослым девочкам. Просто не принято. И вовсе это не означает, что над ними смеются… А даже если и смеются — то это не над ними, понимаешь?! Просто это такие анекдоты… А над анекдотами все всегда смеются, понимаешь?..

Не меняя позы, Воображала меряет его презрительным взглядом. Раскраска проступает ярче, отдалённая дробь тамтамов приближается. На голове Сени появляется ковбойская шляпа с воткнутой в неё индейской стрелой, на шее — красный платок. Бряцая шпорами огромных ботфорт, Рома отступает от Воображалы, подходит к Сене — тот с отвращением пытается развязать сложный узел шейного платка, говорит с тихой паникой:

— Если крокодил застанет её в таком состоянии — нам труба. Он не будет разбираться, кто виноват.

Рома кивает, вид у него затравленный:

— У тебя есть идеи? Я спёкся. Она ничего не желает слушать, как об стенку горох.

Сеня хмурится, вытаскивает из-за пояса два старинных шестизарядных кольта, решительно сдирает с шеи платок, сбрасывает на пол проткнутую стрелой ковбойскую шляпу. Ромал смотрит на две одинаковые шляпы с отвращением, тянет просительно:

— Может, я всё-таки глушак врублю? Ну, на всякий пожарный.

— Только на самой малой.

Рома обрадованно щёлкает переключателем.

Антураж Дикого Запада пропадает, смолкают тамтамы. Теперь сидящая на диване с ногами Воображала похожа не на попавшего в плен индейского вождя, а просто на смертельно обиженного ребёнка. Сеня смотрит на неё задумчиво, говорит Роме:

— Ты прав, в таком состоянии её не прошибить, слушать не станет. Нужно встряхнуть как следует, пусть выкричится… хорошо бы, чтобы заплакала, тогда вообще всё сработает. Ладно, с богом…

И — Воображале, громко и агрессивно:

— Да, чёрт возьми, мы говорили о ногах! Не о твоих кривых макаронинах, разумеется! У тебя не такие ноги, чтобы о них хотелось говорить! Мы говорили о Юлькиных ногах, ясно?! И я не обязан перед тобою отчитываться! И разрешения у тебя спрашивать, о чём мне можно говорить, а о чём нельзя, тоже не намерен! Ясно?!