Сердце Введенского сильно заколотилось, перехватило дыхание. Он машинально сунул руку под подушку и нащупал рукоять ТТ.
В дверь опять постучали.
Ему стало страшно – до дрожи, до оцепенения. Он широко открыл глаза. На всякий случай ущипнул себя за руку – нет, не сон.
Он привстал, сел на кровать, нащупал ногами тапочки и снял пистолет с предохранителя.
Снова громкий стук в дверь – три раза.
Господи, подумал он, что ещё творится, что опять происходит.
Он осторожно встал с кровати – так, чтобы не скрипели пружины, – и медленно пошёл к двери, выставив перед собой руку с пистолетом.
Взялся за ручку, направил ствол в сторону двери.
Стук прекратился.
Введенский резко рванул дверь на себя и выскочил в коридор.
Перед дверью никого не было. Введенский посмотрел вправо – никого. Влево – никого. Снова вправо – коридор заканчивался окном. Снова влево – к лестнице, ведущей вниз. Никого.
Коридор был освещён тусклой голубоватой лампой.
Введенскому стало трудно дышать.
Он снова посмотрел вправо, где коридор оканчивался окном, – никого нет.
Оглянувшись влево, он увидел возле лестницы старуху в белой ночной сорочке.
– Стойте! – крикнул он и быстрым шагом направился к старухе, держа её под прицелом.
Старуха отступила назад, ахнула и перекрестилась.
– Что вы здесь делаете? – спросил Введенский, подойдя к старухе ближе и опустив пистолет.
Она была совсем старой – лет восемьдесят, может, девяносто, – низкорослой, морщинистой, с огромными ушами, седыми волосами, заплетёнными в косу, и с глубоко посаженными глазами, которых почти не было видно в голубоватом освещении коридора.
– Я… Боже… Я просто… услышала… Вот и вышла… – испуганно заговорила старуха.