– Вот, господин, извольте, – возница указал на тропу и сообщил: – Там за дубами Грешный уголок. Самоубийцы, заложные покойники, всякое такое… Проехать не проедем, застрянем, вы пешком тогда. Только вы уж, барин, поосторожнее. Хоть и время раннее, но сами понимаете. Дрянное место. Тут и белым днем всякое видится.
Бастиан усмехнулся и ничего не ответил.
Они покинули экипаж и пошли по тропе. Постепенно кладбище стало почти лесом, густым и старым, и в его темной глубине Аделин почувствовала нечто, которое не имело отношения к миру людей. Далекое, дремлющее, оно приоткрыло глаза и взглянуло на тех, кто вошел в Грешный уголок. Его взгляд был ледяным, оценивающим.
– Чувствуешь? – негромко спросил Бастиан.
Аделин кивнула.
Некоторое время они шли молча, и ощущение чужого взгляда на лице притупилось, словно дремлющая среди деревьев тьма не сочла их достойными внимания и вновь погрузилась в сон. Тропинка свернула и вывела Бастиана и Аделин к створкам небольшого склепа.
Здесь много лет никого не было. Каменный ворон раскидывал грязные крылья над дверями, но никто уже много лет не открывал самих дверей. Тяжелая цепь, пропущенная сквозь ручки, давно проржавела. Мраморные ступени покрывал сор, сквозь трещины прорастала трава. Пышный куст шиповника рассыпал кремовые лепестки по земле.
«Вот и все, что останется после нас, – подумала Аделин с тихой печалью. – Тишина и шиповник».
Бастиан поднялся по ступеням и, прищурившись, прочел полустертую надпись на металлической табличке:
– «Здесь покоится Эдвин Моро, почетный гражданин Западных пустошей. Спи с миром и надейся на милость Господа». Как интересно, Аделин! Закопали на задворках кладбища, но склеп все же соорудили.
– Дань памяти, – ответила Аделин. – Он все-таки много сделал для города.
Бастиан кивнул. Дотронулся до цепи, и Аделин с трудом удержала вскрик. Мертвый Эдвин Моро или то, что сейчас было в склепе, не хотело, чтобы его тревожили – и Бастиан это понял. Убрав руку, он спустился со ступеней и сказал:
– Странно, но почему-то мне жаль его. Не знаю почему.
Аделин этому не удивилась. Она успела узнать Бастиана настолько, чтобы понять: в нем есть определенное самолюбование, есть гордость и достоинство, но вот жестокости в нем не было – и это не могло ее не радовать.
Но с такими качествами он, похоже, недолго пробудет инквизитором.
– Бастиан, зачем мы сюда пришли? – спросила Аделин.
Бастиан пожал плечами, отошел от склепа и вдруг нагнулся к траве и сорвал тонкий стебелек поздней земляники – крупная сочная ягода качалась на нем, словно бубенчик.
– Хочешь? – поинтересовался он. – Тут ее много.
Ягода наполнила рот теплой сладостью с едва уловимой ноткой горечи – той самой, в которой таится тепло солнца, буйство летних дождей, сила земли. Когда-то Аделин сидела на кладбище и точно так же ела землянику: отец, узнав об этом, кричал на нее так, что у него прихватило сердце, и пришлось срочно вызывать доктора Холле.
«Друг мой, да не переживайте вы так, – сказал тогда доктор после всех необходимых процедур. Аделин, которая слушала под дверью, бесшумно плакала от страха, а Уве испуганно цеплялся за ее руку, хмурясь и не понимая, что случилось, – готовился на всякий случай зареветь. – Ваша Аделин все-таки ведьма, такова ее натура. Ей нужно чувствовать силу природы, все ее течения, всю ее суть».