– Сам ты знаешь кто… Только за последний бой он принес мне двенадцать кусков.
– Двенадцать? Не заливай. Всего за один собачий бой?
Дрессировщик фыркнул.
– И это после оплаты ринга. Победил самого главного чемпиона. Такое надо видеть. Это был монстр, скажу я тебе! Сплошные мышцы и шрамы. На двадцать два фунта тяжелее Брута. Судья почти отменил бой после взвешивания. Назвал моего пса приманкой на ринге. Но мой Брут показал им, чего он стоит. В общем, плакали их денежки. Я озолотился на этом бою.
Смех. Грубый и жестокий. Без капли тепла.
Пес покосился на людей краем глаза. Дрессировщик стоял слева, одетый в мешковатые джинсы и белую футболку. Покрытые татуировками руки. Выбритая налысо голова. Незнакомец был затянут в кожу и держал под мышкой шлем. Он то и дело стрелял глазами по сторонам.
– Давай уйдем с этого гребаного солнца, – наконец сказал незнакомец. – Обсудим цифры. Мне в конце недели должно привалить кило зелени.
Они отступили в сторону. Пса что-то ударило в бок. Больно и сильно. Но он так и не разжал хватку. Пока еще не разжал.
– Отпускай!
По команде пес наконец разжал челюсти и рухнул на землю. Задние лапы онемели, налились кровью. Но он повернулся к двум людям. Поднял плечи и прищурился от солнца.
В руках у дрессировщика была деревянная бита. Незнакомец сунул кулаки в карманы куртки и отступил назад. Пес учуял его страх, горьковатую сырость, – словно пропитанная старой мочой трава.
У дрессировщика страха не было. Держа в одной руке биту, он недовольно нахмурился. Наклонился и отцепил с ошейника пса железную пластину. Та упала на утрамбованную землю.
– Эта штука весит двадцать фунтов, – объяснил дрессировщик незнакомцу. – На следующей неделе я доведу ее вес до тридцати. Помогает утолщить загривок.
– Если будет чуть толще, он не сможет повернуть голову.
– Мне и не надо, чтобы поворачивал. Это будет стоить мне отметки на ринге.
Бита указала на череду клеток. Ботинок пнул пса в бок.
– Живо тащи свою задницу обратно в будку, Брут.
Пес было оскалился, но тотчас побрел прочь, мучимый жаждой и усталостью. В задней части двора выстроились в ряд огороженные вольеры. Цементные полы в них никто никогда не мыл.
Когда он приблизился, псы в соседних клетках подняли голову – и снова угрюмо опустили. У входа он поднял лапу и пометил свою территорию, из последних сил стараясь не дрожать на онемевшей задней лапе.
Он не мог показать свою слабость.