Противостояние

Дункан хотел поддержать её, но она нетерпеливо стряхнула его руку и непослушными пальцами застегнула крючки корсажа.

– Всё хорошо, – процедила она хрипло. – Займёмся-ка лучше Дамасканом.

Он кивнул, но на лице его изобразилось сомнение, ведь теперь остальные охранники были начеку, если только переполох в зале не был заглушён шумом за пределами крепости.

Лавируя между остановившимися шестернями, они ринулись к распахнутой двери и, оставив на пороге оригами, чтобы та предупредила их, если появятся другие охранники, вошли в камеру Дамаскана.

Эта камера оказалась гораздо просторнее, чем прежняя, наверху. И Дамаскану больше не приходилось процарапывать свои вычисления и чертежи на камне. Вместо этого ему выдали громадные листы бумаги, натянутые на алюминиевые стенды. Дюжины листов были усеяны густо сплетёнными линиями, прямыми и кривыми, испещрены микроскопическими письменами, и Изида с первого взгляда не бралась определить, были ли это планы местности, астрономические вычисления или выкройки новой униформы для гвардейцев. Дамаскан перекатывал стенды по помещению на резиновых колёсиках, так что здесь возник целый лабиринт из исписанной бумаги, зигзаги узких переходов между доросшими до потолка планами, полными чисел, букв и запутанных схем.

При слабом свете нескольких лампочек Изида разобрала названия некоторых убежищ и даже местностей за их пределами. Но она не могла взять в толк, в какой связи они находились с прочими изображениями. Видимо, Дамаскан давно отказался от идеи запечатлеть библиомантический мир на карте только в двух измерениях, как это пытались делать его предшественники в первом «Атласе горизонтов». Он помещал убежища в различных слоях – друг под другом, регистрируя связи, соединяющие различные уровни как сверху вниз, так вдоль и поперёк.

– Он или гений, или окончательно рехнулся, – прошептала Изида.

– Он всегда отличался эксцентричностью.

Качая головой, она рассматривала планы.

– Эксцентричностью?

– Может, по прошествии всех этих лет он и в самом деле лишился рассудка.

Пробравшись к последним стендам с запутанными эскизами и расчётами, они наконец обнаружили картографа. Тот сидел к ним спиной за чертёжным кульманом и трудился, не обращая внимания ни на шум в зале, ни на землетрясения. На нём были заляпанная рубаха, поверх неё – коричневая жилетка и тёмные штаны. Длинные спутанные пряди волос, росших кантиком вокруг лысины, свисали на спину. Он что-то тихо бормотал себе под нос. Слов Изида не разобрала.

Она хотела к нему обратиться, как вдруг самый мощный толчок из всех, которые обрушились на Монте-Кристо, сотряс убежище до самых его основ. Карты завибрировали и зашуршали, несколько стендов опрокинулись. Дамаскан изрыгнул проклятие, сползая со своего стула. Он разорвал надвое лист бумаги со стенда и запустил обрывки в кучу скомканной бумаги, скопившуюся рядом с его стулом. Справа от него, на письменном столе, лежало множество геометрических принадлежностей – от линеек и треугольников, до сложных приборов, похожих на угломеры и астролябии. От вибраций они стучали и скрипели.

– Виктор Дамаскан?

Человек приготовился расправить новый лист бумаги на стенде, а края закрепить зажимами.

– Виктор, – сказал Дункан, – ты ведь узнаёшь мой голос, не правда ли?

Плечи Дамаскана приподнялись, он набрал в лёгкие побольше воздуху и, перекинув карандаш из одной руки в другую, схватил его, словно меч.

– Ты… – только и промолвил он.

Изида бросила на Дункана подозрительный взгляд:

– Ты что-то скрыл от меня?