Противостояние

Пока Джеймс раздумывал над мотивами баронессы, диспут за круглым столом перешёл к следующему раунду.

Старуха в очередной раз настаивала на том, что библиоматический мир можно спасти, лишь предоставив все убежища самим себе, разрушив порталы и сконцентрировавшись на сохранении власти в реальном мире, на возврате к ценностям и обычаям «Алого зала». Надо положить конец самолюбованию и играм и вместо этого обновить библиоматическое влияние на политиков и людей бизнеса, нацеливаясь на тайное мировое господство, как в стародавние времена. Кантосы и фон Лоэнмуты, напротив, полагали, что убежища-де представляют собой наивеличайшее достижение библиомантики, ведь настоящая сила чтения заключается в создании собственных миров. В этом они были, пожалуй, правы, но Джеймса занимало совсем другое: запечатывание убежищ сильно попахивало массовым убийством. Баронесса же хотела отдать убежища на растерзание идеям, а с ними и всех их обитателей, не успевших своевременно убраться в безопасное место через собственные ворота. Кучке библиомантов удалось бы этим путём спастись, но что же будет с десятками тысяч экслибров в гетто? Они все погибнут.

Итак, какую цель преследовала баронесса? Констанция Химмель была стара, и жить ей оставалось недолго, и чем дольше Джеймс об этом размышлял, тем яснее ему становилось: она руководствовалась опаснейшим из всех мотивов – убеждением. Она верила, что поступает правильно не только по отношению к самой себе, но и по отношению ко всем последующим поколениям библиомантов.

Спор за круглым столом накалялся: Кантос уступать не хотел, фон Лоэнмут поддерживал его. Когда же, в конце концов, в бой вступила Ливия Кантос, баронесса подвела решающую черту.

– Как вам будет угодно, – сказала она внезапно.

Ледяное молчание воцарилось в Совете.

Без всякого объяснения старуха попросила Джеймса, чтобы тот её поддержал. Под сверлящими взглядами всех присутствующих он повёл её к янтарной арке – порогу в наружный мир. Арка, наполненная светлым колыханием, стояла посреди зала лишь на некотором отдалении от круглого стола.

– С вашего позволения, – любезно произнесла она, – я через минуту вернусь.

Последние два шага баронесса сделала самостоятельно, и скрылась по ту сторону портала, оставшись там на мгновения, показавшиеся собравшимся за столом бесконечностью. Они уже начали подавать признаки беспокойства, и Джеймс бросал нервные взгляды на лежавшую в углублении стола сердечную книгу, испещрённую зарубками. Несколько мгновений спустя воздух под аркой заколыхался, и баронесса появилась вновь – теперь в сопровождении двух мужчин. Оба, по-видимому, дожидались её за порталом. Старший из них был седовласый, высокого роста. Полы его длинного пальто достигали голенищ. Второй был примерно такого же возраста, как Джеймс. Руки у него были связаны, и двигался он словно в трансе, очевидно находясь под влиянием библиомантических чар.

– Арбогаст! – воскликнул Кантос в изумлении. – Что это значит? Вас на собрание не приглашали!

– Прошу прощения, но вы ошибаетесь, – возразила баронесса.

Джеймс приметил свежее ранение у Арбогаста на левом плече. Рукав пальто был разорван, а полы – в крови.

Старуха любезно улыбнулась присутствующим.

– Это я попросила мистера Арбогаста присоединиться к нам.

Кантос встал со своего места и подошёл к баронессе. Грегор фон Лоэнмут тоже вскочил:

– Да это же просто неслыханно! Смерть вашего сына не даёт вам права…

– Не смерть сына, – перебила она его спокойно, – а ваша осечка, господа.

Ливия Кантос поднялась. Джеймс заметил, что всё тело её напряглось.

– Арбогаст, друг мой, – обратился Юлий Кантос к своему вассалу, – может быть, вы объясните мне, что это…

Баронесса перебила его.