Центр тяжести

Боря рухнул на пол и затрясся, словно в припадке – два электрода сверкали у него на груди. Шокер работал безотказно.

– Прости, прости меня, блин, Боря, ради бога, прости, пожалуйста!

В тот день я, кажется, впервые в жизни сознательно причинил кому-то физический вред. Боря лежал на мраморном полу, его трясло, пальцы согнулись неестественно, как у инвалида. Продавец шокеров утверждал, что они абсолютно безопасны, но я все равно был не готов к тому, что увидел.

– Боря, ради бога, прости, прости, пожалуйста. Мне просто нужно войти. Прости меня.

Второго охранника я вырубил на выходе из туалета, затем подключился к компьютеру в фойе, спалил сигнализацию и вырубил все лифты, включая тот, что в соседнем крыле. Путь был свободен, и я пешком стал подниматься в офис. Сколько еще в здании охранников, я не знал, поэтому очень торопился.

Всего шесть этажей. По два пролета между этажами. По девять ступенек в пролете. Сто восемь ступенек. Я повторял путь, который почти год назад, – триста четырнадцать дней, если быть точным, – прошел Костя. Он ведь тоже тогда обезвредил охрану и обесточил лифты – и вот теперь, – черт! я ведь иду по его стопам. Буквально. Я был загружен, зрение барахлило, – синеватые ореолы света вокруг лампочек, слепящий алюминий перил, краска на стенах цвета мятной жвачки, – и пока поднимался вверх, – второй этаж, третий, четвертый, – мне казалось, я вижу перед собой Костину спину, словно иду следом за ним, повторяю его траекторию, пошагово, – а он впереди, в одной из своих дурацких, кислотных, калейдоскопических рубашек. До меня вдруг дошло, что все это время я давил в себе чувство вины перед ним; на самом деле все эти триста четырнадцать дней мне было стыдно, потому что где-то в подкорке, подсознательно, я понимал, как малодушно поступил, когда молча встал на сторону ИИ и позже сделал вид, что Кости просто нет и что он сам во всем виноват. Когда я только пришел в Компанию, именно Костя первое время возился со мной, хотя и не обязан был.

Четвертый, пятый этаж – черные трафаретные цифры на стенах цвета мятной жвачки.

Костя ведь в принципе один из немногих людей, которым было не плевать на меня. А потом его выгнали, а я – за все это время, – за все эти триста четырнадцать дней, – я даже ни разу не позвонил, не написал ему, не поинтересовался, как у него дела.

Я ведь даже не извинился перед ним. Хотя сейчас вдруг со всей ясностью понял, что должен был. Сразу. Еще тогда.

Что со мной не так? Я плохой человек? Или просто трусливый? И есть ли разница?

Ближе к шестому этажу я, удивив самого себя, заплакал; я забежал в офис и заблокировал двери; затем завернул в уборную, меня вырвало прямо на черно-белый кафельный пол – руки дрожали, как у алкоголика: господи, что же я делаю? Какого хрена я делаю, а? – я заскочил в комнату отдыха, отломал пару ребер у тираннозавра Гоши и двинулся к кабинету Ивана Ильича. Он видел, как я иду по коридору, видел сквозь стеклянные двери, ждал, что я войду, но я сунул ребра тираннозавра за ручки двери и хорошенько зафиксировал. Иван Ильич нахмурился, я помахал ему рукой и спустился вниз, открыл электрощиток и обесточил его кабинет – теперь он не сможет отключить меня от сети. Пусть посидит там, в темноте, в этом кабинете-аквариуме, подумает над своим поведением. За спиной уже раздавался грохот – я слышал, как он пару раз толкнул дверь, но тщетно.

Дальше – дело техники. Я хорошо знал эту сеть, знал, куда лезть и что ломать, – на все про все минут восемь, не больше. Скрипты уже давно готовы.

Но через пять минут стало ясно, что надо торопиться. Раздался звон стекла – Иван Ильич разбил одну из дверей металлической ножкой стула. Это был мой просчет – я-то ведь думал, он параноик, и был уверен, что стекла в кабинете бронированные. Но не тут-то было.

Он вышел в коридор и стал медленно спускаться по лестнице. А я отчаянно множил строчки кода на экране – ну же, ну же, давай же, еще чуть-чуть.

– Могу я узнать, чем ты занят? – ИИ остановился на последней ступеньке лестницы. Я ждал угроз – думал, направит на меня пистолет, накинется или просто отключит мой комп от сети, но он стоял там и выглядел скорее растерянным, чем разозленным.

– Егор, отойди от машинки.

Я молча продолжал стучать по клавишам, словно не слышал его.

– Это приказ.

– Вы не можете мне приказывать, я тут больше не работаю. – И да, я знаю, это был неумный и некрасивый жест, но: я показал ему средний палец. – Вот мое заявление об уходе, – и этим же пальцем нажал на enter.

В кино за такой эпичной сценой обычно следует монтажная склейка – и зритель видит серверную, или возгорание, или любой другой пафосный видеоряд, запущенный кнопкой enter, но мы были не в кино, поэтому дальше просто повисла неловкая пауза.