Центр тяжести

Все это было тоскливо. Я ждал, что он скажет что-нибудь, разозлится, расплачется, кинется на меня. Но он лишь стоял там, возле лестницы. Затем выдохнул устало, сделал пару шагов и опустился в ближайшее кресло. Только тут я заметил, как сильно он постарел за последнее время: морщины на лбу и в углах рта углубились, виски поседели, теперь, когда он сидел вот так, в профиль, согнувшись, осунувшись, я четко видел второй подбородок.

Он посмотрел на меня искоса, потом куда-то вверх.

– Почему тревоги нет? По идее в серверной сейчас пожар начнется.

– Я все вырубил.

Снова пауза – тягучая, долгая. Все это так странно – ведь он не приложил никаких усилий, чтобы остановить меня. И теперь совсем не пытался прервать процесс, минимизировать потери. Он просто ждал, как и я.

– Сейчас система рухнет, и система ослепнет. Но через час, максимум через два ее восстановят. Ты не успеешь сбежать.

– Вы и правда не понимаете, да?

Он быстро поднял голову, посмотрел на меня – словно думал, что ослышался.

– Тогда зачем ты?.. – кивнул на компьютер.

– Они выехали за моим братом.

И снова пауза. Я слышал звуки сирен вдали – ну нет, вертухаи ездят без сирен. Это «скорая»? Или просто полицейские? Выглянул в окно – пустая площадь, возле ПС все еще орудует метлой одинокий дворник в оранжевом комбинезоне. Отсюда он и правда похож на монаха.

– Выехали, значит, – сказал Иван Ильич. – Столько работы, столько сил. Десять лет, сотни рабочих мест. И ты вот так просто хочешь спалить все это. – Он достал из нагрудного кармана пачку сигарет, вытряс одну, зажег, затянулся. Рука дрожит. Посмотрел на меня, выдохнул дым. – А я ведь говорил твоему отцу, что взять тебя в Компанию – плохая идея.

Петро

Воздух в вагоне был душный и неподвижный, словно осязаемый. Запах старой газетной бумаги. Первый блокпост был позади, мы въехали в буферную зону. Поезд остановился прямо перед Стеной, на границе, его отогнали на запасной путь, где он остановился в ожидании разрешения на проезд через шлюз. Беспокоиться не о чем, сказал Карский, обычная формальность, проверят только документы, в вагоны лезть не будут: произведения искусства под защитой Минкульта.

– Можете даже выйти, подышать свежим воздухом, – сказал он.

И я вышел. Мы так торопились покинуть квартиру, что совсем не захватили еды, и теперь у меня сводило желудок от голода. Вдали в небе – лучи прожекторов. Ночь как засвеченная фотография. Звезд не видно, зато отлично видно три вышки – их силуэты на горизонте похожи на «Скорбящих матерей» Вадима Сидура. Воздух такой густой и душный, что звук шагов кажется смазанным, словно доносится из-под воды.

Я все не мог поверить, что мы уезжаем. Сел прямо на задницу, в траву, подбирал комья земли и разглядывал их – бессмысленное действие, но меня успокаивало. Я видел летучих мышей, они летали быстро и прямо, как брошенные кем-то камни. И я вдруг понял, что никогда не замечал, как они поворачивают при полете. Они вообще умеют поворачивать?

Потом еще какой-то звук в тишине – шорох гравия, словно кто-то поскользнулся, спускаясь по насыпи. Затем – шаги. Они удалялись.

Я встал и вгляделся в даль. В высокой траве увидел только голову и рюкзак. Рюкзак узнал сразу. Это Марина. Она шла в сторону лесополосы – быстро, уверенно, не оборачиваясь.

Я уже было открыл рот, чтобы окликнуть ее, но сдержался, вспомнив, где нахожусь. Я бросился за ней, настиг уже в лесу, под кронами сосен. Луна светила ярко, свет пробивался сквозь ветви, и я отчетливо видел силуэт впереди. Тогда я окликнул ее вполголоса, и она резко обернулась – испуганная, бледная.