Драконовы кончары (Smocze koncerze)

22
18
20
22
24
26
28
30

- О таких вещах знает один Аллах, - буркнула она себе под нос.

Когда мы вышли, довольной она никак не выглядела. Похоже, безнадежных случаев аль-хакима не любила. Возможно, она страдала, теряя пациентов, но, может, просто терпеть не могла бессилия? Насколько я ее знал, скорее всего, дело было в последнем.

- Он тоже видел во сне дракониху, - заметила Йитка, когда мы все уже вышли.

- По-видимому, одной ногой он уже на другой стороне, - сказал на это я. Во сне он сближается с астральным пространством. Существа, находящиеся на границе жизни и смерти, всегда более чувствительны к внечувственным воздействиям.

- На все у тебя имеются объяснения, - сорвалась Дорота. – Ты такой умный, что прямо блевать тянет. Вместо того, чтобы нести всякие непонятные глупости, сказал бы, как его можно спасти или хотя бы продлить ему существование! Он должен жить, когда мы прибудем в Эдирне, и убедить султана расправиться с врагами в соответствии с твоей тактикой.

То есть, на добро пациента ей было наплевать, женщину даже не интересовало, как смягчить его страдания. Ей хотелось изгнать чужаков, чтобы вернуться к собственным занятиям, а еще лучше – заработать что-нибудь на всей этой авантюре.

- Почему для тебя столь важен успех операции? – спросил я напрямую.

- Не хочется мне стать жертвой, такой как Папатия, - ответила он на это. – А нас всех это ожидает, если мы пинками не проводим всех их на тот свет. Кроме того, я я обязана довезти посла Гнинского до Польши, чтобы он сказал полевому гетману, что я исполнила его приказы. И тогда тот выпустит из-за решетки моего глупого братца, разрешит ему спокойно обрабатывать землю и производить очередных дурных короедов, которые станут отрабатывать барщину, когда мы уже ляжем в могилу. И, собственно, на кой ляд я все это делаю?

Похоже, злилась она от недостатка сна, усталости и стресса. Я не мог ее винить в том, что женщина не способна сдерживать эмоции. Соваться через какое-то время мог любой. Так что я не вступил в словесную перепалку, но лишь с благодарностью поклонился, развернулся на месте и поспешил на запахи, доходящиеся из дворцовой кухни. Хотя я все так же был одет словно последний оборванец, все равно, обладал красотой, выделявшей меня среди мужчин, так что мне не доставило ни малейшего труда очаровать кухарок и выцыганить у них побольше еды. Всю ее я заглотал по дороге к повозкам, которые за это время готовились к дороге.

Возле них я застал Михала Пиотровского. Панцирный уже немного остыл, и после трех дней пути уже не создавал впечатления сидящего не в седле, а на куче раскаленных углей. Он каким-то образом подавил пожиравший его фатализм, хотя мне было заметно, что на его совесть до сих пор мучит утрата двух сотен человек, за которых он нес ответственность. К счастью, гнев на самого себя он перековал в боевой настрой против всего света.

- Чего?! – увидав меня, рявкнул панцирный.

- Нам необходимо приготовиться на случай визита моей старой знакомой, - веселым тоном ответил я.

- Тебе нужны шелка и благовония? – фыркнул поляк. – Так ты ошибся, я не владелец лупанара.

- Я тоже на это надеюсь. Знакомую нужно будет приветствовать несколько иначе. Вот скажи-ка мне по-хорошему, ротмистр, есть ли в составе посольства какой-нибудь пушкарь? Да, и опытный ружейный мастер тоже пригодился бы.

Панцирный с удивлением поглядел на меня, но, подумав, он кивнул и сказал идти за ним. Речь шла об оружии, и это его успокоило. Нам обоим показалось, что, наконец-то, делаем что-то осмысленное.

Эдирне

27 джумада 1088 года хиджры

27 августа 1677 года от Рождества Христова

Пан Михал сложил руки на груди и прислонился спиной к карете. Он проводил взглядом удаляющуюся в направлении султанского дворца посольскую свиту, состоящую из польских дипломатов и группы янычар, которые несли на носилках Абдул Агу. Через мгновение все они исчезли за воротами, охраняемыми гвардейцами султана. Ротмистр мельком глянул на своих подчиненных, сгрудившихся тут же и делавших вид, будто бы ухаживают за лошадями. Панцирные притворялись расслабленными и спокойными, они игнорировали пялившихся на них местных, но у каждого из них оружие находилось под рукой.

Твердость стенки тяжело нагруженной ландары придавала Пиотровскому уверенности и чувства того, что он находится на своем месте. Его не смущал вид сотен турецких солдат, крутившихся по громадной площади и исподлобья поглядывающих на поляков. Он даже презрительно сплюнул при виде башибузуков, пользующейся дурной славой иноземной легкой кавалерии, состоящей, в основном, из албанцев, черкесов и курдов. Среди по-дикарски выглядящих всадников было много чернокожих и смуглых великанов с рожами, искаженными, как минимум, неприязнью к христианским воинам. Пиотровский знал, что это нечто вроде польских лисовчиков, отрядов, приспособленных для скоростных выпадов и беспокойства врага там, где тот не мог этого ожидать. На службу их призывали на какой-то период, на время войны или в случае угрозы. Раз они сейчас находились вместе с султанскими отрядами, это означало, что идет спешная мобилизация.