Аня замерзла, несмотря на обогрев рукояти и термоперчатки на аккумуляторах, проголодалась и хотела только спать. По ее ощущениям, они проехали уже километров двести минимум, хотя ширина всего хребта в данной местности едва превышала полсотни. Их «восхождение» напоминало движение по какой-то очень хаотически раскручивающейся и сужающейся спирали.
Михалыч, наконец, притормозил под высокой кручей. Аня тут же припарковалась рядом и слезла в снег, чтобы хоть как-то размять ноги. Те совершенно не слушались и вообще вели себя как не ее.
— Видала, зорька была алая.
Аня, по правде сказать, никакой алой зорьки не видала, потому что на момент ее появления лежала лицом в подушку, но на всякий случай коротко кивнула. Если это движение было видно за ее заледеневшим почти по всей длине шарфом. Ане казалось, что кончик ее носа, выглядывающий из-под «вишек», к его шерсти просто примерз. Намертво. А балаклава уж очень мешала дышать, поэтому болталась у подбородка.
— Это к морозцу.
Если «морозец» только предполагался, а тот дубак, который царил вокруг, в расчет не брали вообще, дело было дрянь.
— А сейчас?
— В пределах нормы, — отрезал дед. — Морозец — дело хорошее, но нам ясные ночи без надобности. Нам метелюшка нужна. Понимаешь?
Аня понимала, что ночью свернет здесь шею и безо всякой «метелюшки».
— Да и так же видимость отвратная…
— А слышимость? — наверное, под тремя слоями своих одежек дед нахмурился, потому что морщинки у его глаз стали заметнее. — Если ты снегоход от зайца ни на слух, ни по следу не отличишь, то пограничники уж посообразительнее будут. А они тут не дураки. Им за каждого «нелегала» премия полагается. Так что ловят тут со всем тщанием и усердием.
Да, пожалуй, заяц и снегоход действительно звуки издавали разные. Хотя, рядом с туристическими, эти два красавца были еще довольно тихими.
— Так что делать?
— Что-то? Ночевать будем. Погоды ждать. Хорошо хоть новолуние близко…
— Здесь?! В горах?!
— Ну, ты чемоданчик отдай, и можешь подняться метров на триста, там увидишь первую будку — в нее и иди. Будет тебе пол, потолок, кровать, чай, ну а потом и оконце в клеточку, я думаю.
Аня прикусила язык, хотя сказать хотела многое. Например, узнать, что мешало им заночевать внизу, а уж подниматься, когда станет ясно, что погода благоприятствует. Но, в конце концов, местному было виднее.
Михалыч достал какой-то сверток, в котором Аня не без удивления узнала палатку, и начал сноровисто ее раскладывать. Та была белого цвета с неяркими серыми разводами. Пожалуй, лучшую маскировку для местного пейзажа сложно было придумать: даже в ясный день различить их укрытие было бы сложно уже метров со ста. А в непогоду — так и вовсе можно было мимо пройти и не заметить. Особенно если в палатке не распевать похабные песни и не танцевать нижний брейк.
Злая и замерзшая, Аня залезла в палатку, пока Михалыч укрывал их снегоходы каким-то тентом, такой же маскировочной расцветки. Подожгла спиртовую таблетку, просто для удовольствия посмотреть на огонь, обняла себя за колени и стала клевать носом. Дед неодобрительно гудел рядом что-то о молодежи, неспособной даже костерок сообразить без новомодных примочек, параллельно распаковывая собранные в дорогу бутерброды, но его голос отступал все дальше и дальше…
— Подъем, — команда сопровождалась чувствительным толчком под ребра, поэтому сработала на удивление хорошо. Аня открыла глаза, матерясь про себя на все лады, вылезла из палатки и увидела… Да почти ничего она и не увидела, потому что вокруг стояли ночь и метель. Не белая, а серая, как мутная-мутная вода. И выла она претоскливо.