Первая странность заключалась в том, что его вообще поместили в изолятор: температура скакнула — с кем не бывает? Однако врач, «опасаясь инфекции», распорядился перевести больного в медицинский блок. Илья решил, что это очередной подарок Флобера.
Вторая странность — почему больного с «подозрением на инфекцию» суют в камеру к неудавшемуся самоубийце? Изолятор переполнен? Возможно, возможно…
Впрочем, тогда Чайка скрытых смыслов не искал. Вошел в камеру, увидел прикованного к койке мужика с неестественно белой кожей, улыбнулся.
— Привет!
В ответ негромкое:
— Обойдемся без разговоров.
И голову повернул, уткнувшись носом в стену.
— Как скажешь.
Плохо, конечно, что сосед оказался молчуном, но приставать к нему Чайка не собирался: захочет — сам начнет разговор, не захочет — не надо. Тюремная, мать ее, этика.
Стараясь не замечать сковывающие белокожего ремни, Илья принялся устраиваться на новом месте: ботинки под койкой разместил, зубную щетку в грязный стакан пристроил, полотенце перевесил. Потом почитал, умылся — за все время сосед ни разу на него не посмотрел — и начал готовиться спать. Но когда погасили свет, услышал:
— Как тебя зовут?
— Илья Дементьев.
— Русский?
— Ага.
— Из Москвы?
— Вроде того.
— Что значит «вроде»?
— Я в Москву из России приехал, из Санкт-Петербурга. — Илья сознательно добавил деталей: хочешь разговорить человека — не отвечай односложно. — Бежал в Анклав от «химии», а в результате оказался здесь.
— Что такое «химия»?
— Чуть лучше Африки.