Шмейхель вопросительно посмотрел на Алоиза, тот кивнул, не отрывая взгляд от Киприота, и машинист послушно протянул вперед левую руку. Появившийся у столика телохранитель тут же прижал ее к столу и надел на средний палец наперсток анализатора. Укол — Шмейхель едва заметно поморщился — и моргающий красный диод.
— Ты на «синдине», немой спутник, — ухмыльнулся Киприот.
— Ну и что? — угрюмо спросил Шмейхель, потирая палец.
— Зачем свою заразу пользуешь?
— Потому и пользую, что своя.
— Ломщик? — Теперь Заза смотрел на Хана.
— Машинист.
— Серьезные вопросы с торчками не обсуждаю. Пусть ждет у бара.
Алоиз тяжело вздохнул:
— Шмейхель в деле. Без него цепочка не сложится.
— Он ублюдок и торчок, — бесстрастно сообщил Киприот. — Полицейские запрут его в одиночку, и через пару дней он будет у них дерьмо с ботинок слизывать. Мне такие партнеры ни к чему.
У Шмейхеля покраснели уши.
— Я за него отвечу, — угрюмо буркнул Хан. — Не так уж парень и сторчался. Осторожничает.
— Он из сорок вторых?
— Честно говоря — не проверял, — признался Алоиз. — Но он предлагает интересное дело.
— Насколько интересное?
— Думаю, для начала мы будем оборачивать в месяц от пятисот тысяч до миллиона евродинов. Потом нарастим.
Малоизвестный торчок и человек хоть с какой-то, но репутацией… Проверить обоих не составит труда, если окажется, что врут, можно наказать.
— Рассказывай, — кивнул Заза. — И не забывай важные подробности.
В албанском районе Штутгарта бандитам даже уличные видеокамеры не требовались — мальчишки, мечтающие вырасти в настоящих живоглотов, вынюхивали чужаков лучше сторожевых терьеров Мутабор. Шныряли повсюду небольшими стайками, задирались друг с другом, приторговывали украденной мелочью, но по сторонам глазеть не забывали, знали, что старшие доброе дело не забудут, подбросят пару динаров за вовремя сделанное сообщение. А потому собирающимся на захват полицейским приходилось принимать повышенные меры предосторожности.