Он спал три часа — значительно больше, чем обычно. Ничего особенного: организм Банума сам определял, сколько времени требуется на отдых. Странность заключалась в другом: впервые за много-много лет сон не принес облегчения.
— Я испугался, — угрюмо пробормотал Хасим. — Черт меня подери, я испугался!
Урзака разбудил не кошмар, не видение ужасных картин. Такая ерунда его не беспокоила: Хасиму давно ничего не снилось. Ему ОЧЕНЬ давно ничего не снилось. Эмоции — вот что вырвало Банума из объятий Морфея. Не образы, но чувства, ощущения.
Плохие ощущения, неприятные.
Урзак слез с кровати, добрался до холодильника, вытащил пластиковую бутылку и жадно припал к горлышку. Холодная вода потекла по подбородку, по обнаженной груди, ручейками заструилась по ногам. Опустошив одну бутылку, Урзак вскрыл следующую, сделал два больших глотка и, не выпуская ее из рук, вернулся в комнату.
— Да уж, здорово я изменился, если испугался собаки…
Хасим попытался улыбнуться, но лишь скривил губы. Провел рукой по гладко выбритой голове, прикоснулся подушечками пальцев к холодному разъему на затылке.
— Годы сделали меня мягким.
Он знал, что это ложь, что не изменился ни на йоту, что по-прежнему силен и жесток. Но иногда необходимо соврать себе. Чтобы разозлиться.
И прогнать страх.
Банум был уверен в себе, несмотря на то что его уже не хранила аура Избранного, аура Выбравшего Путь.
Неизвестность. Она заставляла вздрагивать душу Хасима.
Непонимание.
— Хорошо, допустим, Чудовище — последний ублюдок издыхающих богов… — пробормотал он. — Но Гончий Пес? Почему выжил он? Почему не умер?
Не новичка видел Урзак на Поварской, не воспитанного Чудовищем бойца, но матерого Пса, помнящего Последний Храм. Одного из тех, кто безропотно умирал в Чертоге Меча.
Умирал, но не умер.
Почему?
И появился проклятый коротышка слишком внезапно. Скрывал свое присутствие до самого последнего момента. От него скрывал! От Урзака!
А значит, Пес невероятно силен.
И можно только догадываться, какую мощь набрал его хозяин.