Сентябрь

22
18
20
22
24
26
28
30

- Тебе пора возвращаться, - буркнул он, колупаясь в зубах вилкой; его приличные манеры куда-то подевались. – Дни, конечно длинные, до девяти светло будет, но может быть мороз…

Он тоже глянул в окно.

А быстро, курва, идет, - покачал он головой.

Фродо согласно кивнул. И правда, снег шел что-то быстро. Быстрее, чем кто-либо мог ожи­дать.

- Ты знаешь, что происходит? – спросил он.

Кудряш отрицательно качнул головой.

- Газеты сюда редко доходят, - с иронией протянул он. И подлил в стаканы. – Расскажешь? – спросил через какое-то время. – Не то, чтобы я так особо интересовался, это мало что изменит. Но всегда хорошо чего-то узнать. Как там выглядит теперь мир…

Как выглядит мир, задумался Фродо. Можно только догадываться, поскольку сообщение пре­рвано, а слухи и сплетни значат больше, чем официальные известия. Как выглядит мир, в котором осталось только несколько миллионов китайцев, это тех, которые успели добраться до Австралии, прежде чем начались массовые убийства на пляжах в Дарвине. Как выглядят мексиканские Калифор­ния и Техас сейчас, когда после зимы голода и заразы, которая прервала исход населения за Рио-Гранде. Как выглядят теперь скованные льдом Канада, Финляндия, Швеция. Французское Конго, гер­манская центральная Африка, в которой дождевые леса начали превращаться в саванну с тех пор, как большая часть воды была связана в растущих полярных шапках. Как очень скоро станет выгля­деть дно Северного моря, огромная равнина, на которой кости мамонтов от предыдущего оледенения лежат вместе с останками утонувших кораблей. Дубовые шпангоуты времен викингов, проржавевшая броня ютландского боя и ребра мастодонтов. Как выглядит мир, в котором единственными индусами были врачи из США, да и то, их популяция была сильно сокращена. Мир, в котором нет пакистанцев и афганцев.

Запыленность атмосферы была тем перышком, под тяжестью которого свалился верблюд. Ядерные удары, которыми стороны обменялись в ходе отчаянного американского контрнаступления в северной Польше, стали началом цепной реакции. Неожиданно дрогнули пальцы, которые держали в готовности на атомных кнопках, и мир перешел к окончательному розыгрышу.

Несколько десятков боеголовок. Радиация чуть поменьше, чем во время чернобыльской ката­строфы. Но пыли, вздымаемой в ходе взрывов, поднявшейся до самой стратосферы, хватило; это она ограничила поступление солнечной энергии на несколько месяцев. Остановился тепловой насос Гольфстрима. И в первую же зиму мрака и холода погибло три четвертых всего населения планеты: от голода, от холода и в братоубийственных сражениях.

Самогон жег горло. Вылинявший котяра вертикально задрал заднюю лапу и вылизывал соб­ственный зад. Ему было по барабану из-за того, что является несомненным мутантом. Кудряш слу­шал, задумчиво обкусывая крысиную лапку.

Он слушал о временах, когда еще доходили сообщения о краткосрочной мировой войне. Когда можно было увидеть снимки с ʺшоссе смертиʺ под Багдадом, где история повторилась, где иракские Су-25 расстреливали отступавшие американские колонны, удирающие от бронированных отрядов израильских ʺмеркавʺ и саудовских ʺлеклерковʺ. Когда еще показывали мексиканских танки­стов, позирующих для селфи в развалинах Аламо[29]. Подписание африканского трактата, устанавли­вающего раздел влияний между Францией, Великобританией и Германией. Замуровка крае­угольного камня заводов ʺНокияʺ в Алис-Спрингз[30].

Снег за окном делался гуще, на фоне серого неба кружили черные хлопья. Для июня — самое нормальное дело.

Короткая мировая война. Непонятно, то ли называть ее третьей, то ли третьей с половиной. Потому что третья, в принципе, тлела уже несколько лет, была ползучей, время от времени расцве­тавшей атомным грибком.

Война, которая — как оно обычно и бывает — началась где-то на периферии, в местах, нико­му не нужных, ничего не значащих, вспомним хотя бы Сараево, где застрелили какого-то аристократи­чески рожденного придурка. Или еще — Гливице[31]

Война, в которой весьма быстро оказалось, что вовсе не нужно выстреливать всего арсенала, чтобы результаты сделались неотвратимыми. Достаточно просто выбрать неподходящий момент, чтобы ускорить неизбежное. Война, в которой никто не выиграл. Ни русские, которые оперлись на Карпаты, получая никому не нужную, давным-давно списанную в убытки территорию, не стоящую кро­ви. Ни американцы, которые эту территорию защищали мизерными силами во имя каких-то непонят­ных принципов, поскольку смысла все это не имело никакого.

Не выиграли и китайцы, у которых — наконец — появился повод запустить свои ракеты, по­нятное дело, ради защиты мира во всем мире. Полтора десятка из них даже долетело до Штатов. До Китая — несколько сотен, после чего австралийцы смогли вздохнуть с облегчением и отозвать подразделения, стерегущие их северные рубежи.

Никто не выиграл. И все выиграли, невольно разрешая проблему перенаселения. Совершен­но неожиданно, в мире, где ледник с каждым годом занимал все больше пригодных для проживания территорий, стремительно сокращающееся место перестало быть неотложной проблемой.

Темные хлопья на фоне все более сереющего неба. Ядерная зима. Взрывающиеся над Остру­вью снаряды гаубиц дальнего радиуса действия МСТА; те самые взрывы, которые станут причиной того, что название ʺОструвьʺ станут перечислять сразу же после Сараева и Гданьска[32]. Вспышки взрывов, после регистрации которых и были нажаты кнопки. Ядерная зима и естественный ледник. Еще один оборот колеса истории, измеряемый геологическими периодами.

Фродо замолчал. Он не знал, о чем еще говорить, что еще осталось из того, что следовало сказать. Ведь это же неважно, во всяком случае — для них здесь, обреченных на вымирание, и дей­ствительно уже мертвых, как сказал Кудряш. Мертвых с момента американского контрнаступления, когда генералу Миэйду, главнокомандующему польского фронта, пришла в голову мечта устроить вторые Арденны. Совершенно бессмысленно, это не имело никакого стратегического значения; вся территория, через которые напирали русские, чтобы опереться на Карпатах, и так никому не была нужна. Миэйд не мог рассчитывать на подмогу, его армия должна была только притормаживать рус­ских, чтобы снять нагрузку с тех, что сражались в Заливе и на мексиканской границе.