Гайдзин

В полутьме спальни она лежала на простынях, глаза закрыты, мелко вздрагивая время от времени, лицо в тени, часть тела в тени, тени танцевали, когда движение воздуха в комнате играло крошечным огоньком. Ему казалось, что он ждет целую вечность. Беззвучно он вступил из тьмы на порог. Дверь со щелчком закрылась за ним. Далекая музыка оборвалась. Ее глаза открылись, посмотрели в его сторону, и она увидела его.

Какое-то чувство подсказало ей, что это был он – убийца с Токайдо, отец ребенка, которому никогда не суждено родиться, надругавшийся над ней, но не оставивший в памяти никакой боли или ощущения насилия, лишь эротические фантазии, сон, перемешавшийся с явью, – и что она была беззащитна и сегодня ночью он убьет ее.

Оба замерли, едва дыша. Неподвижные, как изваяния. Оба ждали, когда шевельнется другой. Потрясенная, она видела этого юношу, ненамного старше ее самой, чуть выше ростом, меч в ножнах на поясе, правая рука на рукояти, аккуратные короткие борода и волосы, широкие плечи, узкие бедра, грубая рубашка, короткие широкие штаны, сильные икры и ноги, крестьянские сандалии. Лицо в тени.

Это еще один сон, конечно же, это сон, и нечего бояться…

Озадаченно нахмурившись, она оперлась головой на руку, показав ему другой рукой, чтобы он вышел на свет.

Этот жест на мгновение вызвал в нем то же нереальное, похожее на сон состояние, что и у нее, его ноги послушно шагнули вперед, и когда она увидела это словно высеченное из камня лицо, такое непривычное и чужое, эти темные глаза, наполненные таким желанием, она открыла рот, чтобы спросить: «Кто ты, как тебя зовут?», – но он подумал, что она собирается закричать, и в панике прыгнул к ней, обнаженный клинок, дрожа от напряжения, замер у ее горла.

– Нет, пожалуйста! – ахнула она, вжавшись в подушку, а когда он не понял, покачала головой, цепенея от ужаса. Глаза умоляюще смотрели на него, каждая частичка ее пронзительно кричала: «Ты умрешь, на этот раз спасения нет!» – Нет… пожалуйста.

Его лицо утратило выражение испуга, и, стоя над ней, чувствуя в груди те же громоподобные удары сердца, что и она, он приложил палец к губам, предупреждая ее, чтобы она хранила молчание, не кричала и не двигалась.

– Ийе, – хрипло прошептал он, добавив: – Нет!

Капля пота скатилась по его щеке.

– Я… я не издам ни звука, – пробормотала она, плохо соображая от ужаса.

Она потянула на себя покрывало, чтобы прикрыть живот. Он тут же рывком отбросил его назад. Сердце ее остановилось. Но в ту же секунду она поняла, какой-то первобытный инстинкт, до сей поры спавший в ее сознании, подтолкнул ее, вывел в иную плоскость, и она почувствовала, как ею овладевает новое знание. Ужас начал понемногу отступать. Какие-то голоса словно проснулись и зашептали внутри ее: «Будь осторожна, мы сумеем направить тебя. Следи за его глазами, не делай резких движений, сначала меч…»

С колотящимся сердцем она посмотрела ему в глаза и приложила палец к губам, как это только что сделал он сам, мягко показала на клинок и жестом попросила убрать его.

Он был как взведенная пружина, ожидая в любую секунду, что она метнется к двери и закричит, он знал, что без труда сможет заставить ее замолчать, но это не входило в его план: она должна была броситься к двери, когда этого захочет он, а не она, и тогда уже кричать и кричать, чтобы разбудить врага, потом он полоснет мечом один раз и убедится, что она мертва, а затем станет ждать, и, когда они прибегут, он крикнет: «Сонно-дзёи», повернет меч против себя и, плюнув в их лица, умрет. Таков был его план – один из многих, которые он рассмотрел: взять ее силой, потом убить ее, потом себя или просто тихо убить ее сразу же, как он должен был сделать в первый раз, убить, невзирая на владевшую им теперь страсть, оставив, как и раньше, надпись «Токайдо» на простынях, и бежать через окно. Но она вела себя совсем не так, как он ожидал. Взгляд неотрывно устремлен на него, рука показывает, чтобы он убрал клинок, небесно-голубые глаза просят, не умоляют, в них напряжение, но ужаса теперь нет. Загадочная, пугающая полуулыбка. Почему?

Клинок не шелохнулся.

«Будь терпелива», – шептали ей голоса…

Она вновь показала, чтобы он убрал острие, без спешки, внушая ему взглядом, чтобы он подчинился. Его глаза сузились еще больше. С усилием они оторвались от ее лица и заметались по ее телу, но ее глаза неумолимо притягивали его взгляд к себе. Что он замышляет? Он настороженно опустил меч и ждал, готовый нанести удар.

Он стоял рядом с кроватью. Со спокойной неторопливостью ее руки начали расстегивать его рубашку, потом замерли. В свете лампы на его шее блеснул крест, ее крест. Неожиданность, с которой утраченное навсегда чудесным образом вернулось к ней, наполнила ее странным ликованием, и, словно во сне, она смотрела, как ее пальцы коснулись его, чуть подрагивая. Непонятно почему, но ей доставило удовольствие то, что он взял этот крестик с собой и носит его, – частица ее с ним навечно, как и частица его была навсегда с ней, – но даже крест, ее крест, не отвлек ее.

Она осторожно сняла рубашку с плеч, спустила вниз правый рукав, мягко стянула его через короткий меч, который он крепко сжимал, готовый в любой момент пустить в ход. Ее пристальный взгляд заскользил по нему, по ране на плече, только что зажившей, мускулистому телу. Вернулся к ране.

– Токайдо, – тихо произнесла она, не как вопрос, хотя он понял ее именно так.