Гайдзин

– Вероятно, ты ошиблась. Смешно расстраиваться из-за таких пустяков. – Струан сделал большой глоток из своего бокала. – Ради бога, Эйнджел!

– Возможно, они вернутся и завтра, мадемуазель, – сказал Вервен, всегда и везде дипломат. – Ладно, оставим это, – добавил он с самой елейной своей улыбкой, – ужин подадут не позже чем через час. Мсье Макфей, вы присоединитесь к нам, bien sûr?[28]

– Благодарю вас, нет, мне уже пора. – Макфей задержался у двери. – Тайпан, мне… э-э… мне прийти за вами?

– Я в состоянии пройти две сотни шагов без чужой помощи, – вспылил Струан. – Абсолютно в состоянии!

«И нажать на проклятый курок сегодня ночью или когда угодно!» – хотел он крикнуть ему вслед.

Как раз перед тем, как они пришли сюда, Норберт Грейфорт решил сделать передышку: пожар у Броков был почти ликвидирован, – и он вышел на улицу. Струан не заметил его. Джейми стоял рядом с ним и отдавал распоряжения Варгашу и пожарным, доктор Хоуг и доктор Бебкотт поблизости оказывали помощь тем, кто получил ожоги или сломал себе руку или ногу.

Эликсир А Ток оказал свое обычное магическое действие, и Струан чувствовал себя хорошо и уверенно, хотя несколько странно, и его, как всегда, клонило в сон, он грезил: «Уснуть и видеть сны, быть может, сны о любви, о соединении с японской девушкой или с Анжеликой, со все нарастающей страстью, их потребность так же велика, как и моя, и принимает все более эротичные формы». Потом, резко, его вырвали назад в злую реальность настоящего.

– Привет, Джейми. Вот ведь сукин сын, а?

– А, Норберт, – сказал Струан, его эйфория помогла ему быть вежливым. – Думаю, что…

Норберт нарочито не замечал его.

– По счастью, Джейми, наши конторы, склады, товары и сейфы не пострадали – я знаю, ты будешь рад это слышать. Только мои апартаменты. – Потом он сделал вид, что только сейчас заметил Струана, и его голос стал громче и насмешливее, чтобы его могли слышать и другие. – Так-так-так, провалиться мне на месте, если это не юный тайпан Самого Благородного Дома собственной персоной. Добрейший тебе вечерок, парень, выглядишь ты что-то неважно – молоко все вышло?

Все добродушие Струана как рукой сняло. Сквозь опиумный туман до его сознания дошло, что он противостоит злу и его враг сейчас находится перед ним.

– Нет, чего не скажешь о ваших манерах.

– Манеры не наша сильная масть, парень. – Норберт рассмеялся. – Да, мы не пострадали, дружок. Даже наоборот, наше новое рудное предприятие делает нас Благородным Домом в Японии, а к Рождеству и Гонконг будет нашим. Так что топай-ка ты домой, Малкольм.

– Меня зовут Струан, – произнес он, видя себя высоким, сильным и всемогущим, не замечая никого вокруг и того, что Джейми и Бебкотт пытались вмешаться. – Струан!

– А мне нравится юный Малкольм, юный Малкольм.

– В следующий раз, когда вы назовете меня так, я назову вас не знающим своей матери ублюдком и снесу вам башку, не дожидаясь ваших секундантов, клянусь Богом.

После этих слов вокруг них выросла стена глухого молчания, заключив их в себе, как в колодце. Потрескивание пламени и мягкий дразнящий шелест ветра только подчеркивали его бездонную глубину. Новость о вызове, брошенном за обедом, разнеслась по Поселению за считаные минуты, и все ждали, каков будет следующий ход в этой игре, годами исподволь назревавший с тех самых пор, как дед Малкольма, Дирк Струан, погиб, так и не выполнив своей клятвы: убить Тайлера Брока.

Мозг Норберта Грейфорта напряженно работал. Снова он взвесил свое будущее и свое положение в компании Брока, тщательно продумывая следующий шаг, – ставки были огромны. Платили ему хорошо, пока он слушался приказов. Последнее письмо Тайлера Брока открыло двери в рай, без обиняков предлагая ему «загнать Малкольма Струана на самый край, покуда он больной, раненый и не под защитой этой чертовой копжи, моей дочери, да проклянет ее Господь на веки вечные! Тебя ждут пять тысяч гиней в год на срок десять лет, ежели этот юнец будет раздавлен в лепешку. Покуда он в этой Японии, можешь идти на любые меры, какие захочешь».

Через шесть дней Норберту исполнялся тридцать один год. К сорока, обычный возраст для выхода на пенсию, средний китайский торговец уже считался стариком. Десять лет по пять тысяч в год составляли поистине княжескую сумму, которой хватит и ему, и всем его поколениям, хватит на то, чтобы купить себе место в парламенте, стать дворянином, эсквайром, имеющим собственное поместье, жениться на молодой леди, которая принесет в приданое хороший кусок доброй земли в Сюррее.