Гайдзин

Сделать выбор было нетрудно. Он приблизил свое лицо к лицу Струана и с удовольствием увидел боль под натянутой кожей – одного роста с ним теперь, когда Струан горбился, опираясь на трости.

– Слушай, юный Малкольм, ты плеснул мне бренди в лицо на обед, так можешь поцеловать мою задницу на ужин.

– Вы-сэр-не-помнящий-своей-матери-ублюдок!

Его противник рассмеялся жестоким издевательским смехом:

– Ты еще больший ублюдок, не знающий своей матери, если разобраться, ты…

Бебкотт вклинился между ними, рядом с его огромной фигурой они стали казаться карликами.

– Прекратите это, вы оба! – сердито приказал он. – Оба, слышите! Это общественное место, а подобные ссоры должно улаживать наедине, как то приличествует джентльменам.

– Какой он, к черту, джен…

– Наедине, как джентльмены, Малкольм, – повысил голос Бебкотт. – Норберт, чего вы добиваетесь?

– Я дуэль не выбирал, но если этот ублюдок хочет именно этого, так тому и быть! Сегодня, завтра, чем скорее, тем лучше.

– Ни сегодня, ни завтра и ни в какой другой день – дуэли запрещены законом, а я буду у вас в конторе в одиннадцать.

Бебкотт посмотрел на Струана, понимая, что никто здесь не в состоянии помешать им драться, если таково будет их обоюдное желание. Он увидел расширенные зрачки, и это одновременно опечалило и взбесило его. И он, и Хоуг уже давно определили у него пристрастие к наркотику, но что бы они ни делали, что бы ни говорили, он оставался глух к их увещеваниям, не дали результата и попытки помешать ему доставать лекарство.

– С вами я увижусь в полдень, Малкольм. Тем временем, оставаясь пока что старшим британским чиновником в Иокогаме, я приказываю вам обоим не общаться друг с другом и не нападать друг на друга, частным ли образом или на людях…

Какое-то движение в комнате отвлекло Струана. Только что вошел Сератар, и все окружили его, приветствуя. Позади него стоял Андре Понсен. Сквозь туман в голове он слышал, как Сератар говорил, что встреча в Эдо закончилась быстро, после того как «мы вышли из тупика и предложенные Францией компромиссы были приняты, поэтому оставаться там уже не было нужды…»

Его уши вдруг перестали слушать, а глаза сосредоточились на Андре. Высокий, подтянутый, с резкими чертами, красивый француз улыбался Анжелике, которая улыбалась ему в ответ с выражением такого счастья на лице, какого он не видел уже несколько дней. Ревность начала овладевать им, но он прогнал от себя эти мысли. «Это не ее вина, – подумал он устало, – и не Андре, она достойна того, чтобы ей улыбаться, а из меня сейчас компаньон никудышный, и я вообще больше не я, мне просто до смерти осточертела эта боль и эта беспомощность. Господи, но я люблю эту женщину, и она нужна мне больше жизни».

Он с трудом поднялся на ноги, извинился и поблагодарил их за гостеприимство. Сератар был, как всегда, очаровательно любезен.

– Но вы, конечно же, останетесь? Мне так жаль, что случился пожар, в море мы совсем не почувствовали землетрясения, нас даже не качнуло. Не тревожьтесь за свою невесту, мы с восторгом будем принимать ее у себя, мсье, столько времени, сколько будет необходимо, чтобы навести порядок в ваших апартаментах. Излишне говорить, что мы рады видеть вас в любое время.

Он проводил их до двери: Анжелика настояла на том, чтобы взять Струана под руку и проводить его до дома.

– Я и сам дойду прекрасно, ангел мой, – сказал Струан, с любовью глядя на нее.

– Разумеется, любовь моя, но это доставит мне удовольствие, – ответила она.