Где-то здесь, рядом, притаились двое часовых.
— Третья смена где-то с час назад началась, — глянув в жемчужно-белесое небо, определил Бутурлин. — Под утро-то — самый сон. Хотя вряд ли они сейчас спать будут. Небось, настропалило начальство. Ленька, Петруша! Пора.
Получив команду, парни разом кивнули и, быстро скинув с себя всю одежду, зажали в зубах по ножу. Перекрестясь, соскользнули из лодки в воду, поплыли, не поднимая брызг. На мели местами пришлось ползти на карачках, затем пошли камыши. Зашуршали, заразы, ту уж ничего не поделаешь…
— Vem? Vem där?![9] — прорезал тишину резкий окрик стражника.
Кто-то из парней крякнул по-утиному. Со стороны часового послышался смех… резко оборвавшийся и перешедший в хрип. Предсмертный…
Снова закрякали, закричали утки. Теперь уже по-иному, словно бы селезень подзывал утицу. Утробно так, ласково, нежно… и вместе с тем — требовательно: попробуй не приди!
— Сладили, — потеребив бородку, Бутурлин махнул рукою. — Ну, парни — с Богом!
Все так же бесшумно лодки отвалили от берега и быстро поплыли вниз по течению реки.
Сидя на носу, Никита Петрович нервно смотрел вперед:
— Ну, где эта чертова шнява, где? Стой! Нет… это пинаса…
— Ух и кораблище! — прошептал за спиной Игнат. — Здоров!
Лоцман покривил губы:
— Такой по океану ходит. Гишпанцы его галеоном зовут. Злата-серебра влезает — немерено… Ага! Вот она, шнява-то! Да.
И впрямь, впереди показался покачивающийся на воде корабль — небольшое и с виду довольно изящное судно с двумя составными мачтами, стеньгами, перекладинами и непривычно длинным бушпритом. На корме судна вдруг появился какой-то голый человек, замахал руками.
— Петруша! — улыбнулся Бутурлин. — Ага… а вон и Ленька! Молодцы, парни… Так! Давайте к кораблю.
— А парусов-то, батюшко, нету, — Игнатко озабоченно заморгал. — Как поплывем-то?
— Как — не твоя забота, — негромко хохотнул Никита Петрович. — А вообще, запомни — моряки ходят, а не плавают. Плавает в проруби… сам знаешь, что.
Дальше все делалось споро и быстро, без суеты, как и разъяснял Бутурлин еще там, в Спасском. Каждый четко знал свою задачу — кто-то сидел на веслах, кто-то внимательно следил за берегом, а кто-то, едва лодки оказались у кормы корабля, тотчас же полез на борт по спущенной веревке, проворно и ловко. Гладко все сошло, а если бы нет — так тогда б совсем по-другому действовали. На случай алярма — тревоги — и пищали, и пистолеты имелись, это не говоря уже о сабельках да палашах. Никита Петрович, к слову сказать, из холодного оружия предпочитал все же шпагу или саблю, но уж никак не палаш — груб, тяжел больно. Рукоять у палаша прихотливо изогнутая, сабельная, а клинок — длинный, прямой, убойный. Особо пофехтовать им не получится — какая, к чертям собачьим, дестреза! — а вот в бою, против кирасир вещи лучше нету.
Поплевав на руки, взобрался на шняву и лоцман, быстро осмотрев судно с придирчивостью самого прижимистого покупателя, какого-нибудь купца-живоглота.
— Такелаж есть — хорошо, — устраиваясь на корме, на месте шкипера, довольно бормотал Бутурлин. — Пушек маловато… ну, ясно, еще не поставили. Какие успели — завезли.
ebooksa