— Двенадцатифунтовки, мой капитан. Шесть штук, — одеваясь, хмыкнул Петруша Волк. — Для мелких торгашей хватит и этого. А потом — добудем.
— Добро, — поворочав тяжелое штурвальное колесо, Никита невольно растянул губы в улыбке. — И тут — полный порядок! Чую — тросы натянуты, руль ходит. Эх, славное судно! Мачты какие… обводы, борта!
— Каюты тесноваты… — шмыгнул носом Петруша. — Да и кубрик.
— Ничего! Чай, нам не в океаны ходить… Конец на шлюпку сбросили?
— Вроде нет еще…
— Так какого ж рожна ждем?!
С носа шнявы полетел в лодку крепкий пеньковый трос. Там поймали, привязали за корму — принайтовали. Тотчас же по знаку шкипера — Бутурлина — отдали концы, — отвязав судно от причала. Корабль дернулся, поплыл по течению — сначала медленно, а потом — все быстрее и быстрее: гребцы в лодках работали веслами от души!
— Хорошо, судно небольшое, — перекладывая штурвал, Никита Петрович хмыкнул и перекрестился на проплывавшую мимо на дальнем бережку колокольню Спасского собора.
— Да, пинасу бы мы уж никак не поволокли бы! Или какой-нибудь пузатый хольк.
Услыхав знакомый голос у себя за спиной, лоцман резко обернулся:
— Игнат? Ты как здесь?
В светлых глазах отрока отразились корабельные мачты:
— Я, господине, завсегда с вами!
— Ишь ты… Впрочем, пес с тобой. Все одно за веслами от тебя толку мало, — хохотнув, разрешил Бутурлин. — Стой уж. Да! Прошмыгни-ка по трюмам, по палубе — может, где паруса увидишь?
— Слушаюсь, господин!
— Тихо ты! Хотя… уже, верно, можно и громко.
Обокраденная верфь осталась верстах в двух позади, по правому берегу показались мощные бастионы Ниеншанца. На угловой Карловой башне развевался на поднявшемся ветерке желто-голубой шведский флаг. Над воротами висел королевский штандарт — синий, с тремя золотыми коронами — «тре кронер». С башен, бастионов и стен грозно торчали пушки!
— Это вам не двенадцатифунтовая мелочь, — угрюмо заценил Петруша Волк. — Фунтов по сорок восемь, а то и больше. Наверняка и бомбарды, и мортиры есть. Ежели что не так — пальнут! От нас одни клочья останутся.
— Опасаешься? — Бутурлин скосил глаза.
— Тревожусь, — признался пират. — Крепостных пушек не боится только круглый дурак. Но мы же не дураки?