Власть шпаги

22
18
20
22
24
26
28
30

— И вот — снова узилище, хм, — растянувшись на старой соломе, задумчиво протянул молодой человек. — Дежавю, как бы на это сказали философы, какой-нибудь Жан Боден или Монтень… Да-да, Монтень! Именно. Бич человека — это воображаемое знание. Поистине — золотые слова. Мы все думаем, что что-то знаем. Вот и язм, грешный, вообразил, что воевода вдруг с чего-то вспомнил о каком-то маленьком человечке… однодворце, да того хуже — лоцмане! Ну да, делать ему нечего… Однако же — что еще за суд? Неужто хомякинские успели нажаловаться? Однако быстры. Ладно. Еще поглядим, чья возьмет! То, что озерко — Хомякина — вилами по воде писано. Уж всяко оспорить можно.

Рассуждая таким образом, узник несколько повеселел и даже принялся насвистывать какую-то привязчивую охотничью песню. Про перепелов.

— Ой, перепела-ла-ла…

Так как-то…

* * *

Пока Никита Петрович наслаждался тишиной и покоем в узилище, холопка Настена едва дождалась отъезда боярина. Как тот отъехал, юная красотка тут же повязала голову льняным платком да, прихватив объемистую корзину, подалась на посад. Воротный страж распахнул пред нею ворота беспрекословно, ничего даже и не спросил — и это было хорошо, славно.

Постоялый двор на Романецкой улице девушка отыскала быстро. Правда вот, государева служилого человека Никиты Бутурлина там не оказалось, зато был на месте слуга — рыжий нескладный с виду парень с забавным, густо усыпанным веснушками, лицом. Звали его Ленькой.

— Что-что? — выслушав Настену, рыжий подскочил на месте. — Игнатко — схвачен? Вот, значит, как… И господина-то нашего, говорят, схватили… Вот горе-то!

— Пока ты тут «воткать» будешь, Игнатку вашего, пожалуй что, и на смерть забьют, — взяв парня за руку, резонно промолвила дева.

— Да! — опомнившись, Ленька закусил губу, посматривая через распахнутые ворота на Романецкую. — Надо его как-то вытащить… Ты не поможешь?

— Я-то?

Настена задумалась. Вообще-то никакой такой помощи она отнюдь не планировала. Вот еще! Ну да, было жалко отрока… но так вот запросто и нагло помочь ему сбежать — об этом речи не шло! В конце концов, на нее же первую и подумают. Да еще возьмут в железа, да зачнут пытати… Боярин-то Анкудей Иваныч нынче далече! Да и он — тот еще заступник. Уж ежели прознает, что к чему, так ни на что не посмотрит. Подумаешь, какая-то там холопка. Ну, красна ликом, да ведь таких девок на базаре по медной полушке пучок!

— А как же я вам помогу? На меня же ведь и скажут.

— Верно ты говоришь, — кивнув, согласился Ленька. — А мы вот что! Мы сейчас с тобой пойдем к речке, на бережок. Сядем да подумаем, как лучше сделать. Ага?

Настена пождала плечами:

— Ну, пошли. Только недолго, а то хватятся.

Ближе к вечеру на усадьбу — в хоромы — заглянул сбитенщик. Веснушчатый, с рыжими, стриженными под горшок, вихрами.

— А вот кому сбитню, кому! Еще квасок имеется…

— Эй, паря, мимо не проходи! — тут же закричали с ворот. Воротник даже собрался бежать за управителем — да тот и сам на крылечке нарисовался, выглянул на крик. Встал, весь из себя ладный, коренастый, кругленький, черную бороду пригладил:

— Чего орешь-то, Лутоня?

— Да тут квасник-сбитенщик. А у нас квасу нет. Кончился.