Едва лодка ткнулась носом в песок, Ленька выскочил на берег и, пригладив вихры, поклонился:
— Здрав будь, господине!
— И тебе не хворать, — беглец до чего расчувствовался, что даже обнял холопа, отчего тот потупился и покраснел. Такая-то хозяйская ласка — не каженный день!
Прослезясь, лоцман вытер глаза:
— Эх, парни, парни… Все верно сладили! Без вас бы… эх… Значит, добрался до вас богомаз!
— Иван-то? Человек добрый, — ребята добродушно переглянулись. — Все на путь истинный нас наставлял. Про красоту говорил, про добро.
— Про красоту — это он может!
Усмехнувшись, Никита Петрович похлопал парней по плечам и кивнул на челнок:
— Лодку украли небось?
— Не-е! — хмыкнув, перекрестился рыжий. — Купили, ага. Коняшек наших пришлось продать…
Бутурлин оглянулся на лошадей:
— То-то я и вижу.
— А этих Ваське-цыгану вернуть надо.
— Что еще за цыган? — насторожился беглец. — Откуда?
— Цыган как цыган, — забираясь в ройку, Ленька повел плечом. — Обнакновенный, с Фишовицы. У них там табор. Мы с ним на торжище на лодку сговаривались… ну на лошадок сговорились. Сильно ему пистоль понравился!
— Так вы ему — пистолет… — ахнул Бутурлин.
— Уж да, господине. Отдали, — покивал Игнатко. — Лошадок-то мы, господине, по три рубля продали, за три и ройку взяли. Да и тут еще договорились — с цыганами, чтоб пожить. Ну, вы плывите… А язм отгоню лошадок.
— А не боишься? — усаживаясь в лодку, Никита Петрович взглянул на молодого холопа со всей подобающей строгостью. — Погоня ведь! Ладно, про ройку вряд ли сообразят, а вот коняшку искать будут.
— Так коняшки-то, господине, какие?
— Ну… вороные, ага.