Цыган одобрительно рассмеялся и, помогая причалить, ухватился за нос лодки сильной жилистой рукой. Несмотря на обильную седину, этого человека вряд ли бы повернулся язык назвать стариком. Высокий, смуглый, с красивым лицом, он чем-то напоминал Бутурлину древнего библейского волхва или какого-нибудь филистимлянина, волею судьбы перенесенного из жаркой Палестины в северные тихвинские леса. Да и одет цыган был соответственно: белая полотняная рубаха, заправленная в коричневые, крашенные дубовой корой, широкие штаны — шаровары, поверх рубахи — черный, богато расшитый жемчугом жилет, на ногах — суконные обмотки да крепкие кожаные башмаки — поршни.
Звали цыгана Славко и был он в таборе за старшего, как звали сами цыгане — баро. В Европе называли — бароны, хотя никаких баронов у цыган отродясь не было. Впрочем, сами ромалы с этим не спорили, они вообще с чужаками спорить не любили и в жизнь свою никого не пускали. Сами по себе жили, своим укладом. Оттого их и не любили. Ну — и за конокрадство, чего уж.
— Ну, пошли, — когда беглецы выбрались из лодки, гостеприимно пригласил Славко. — Гостями нашим будете. Только молвлю сразу — мы скоро уйдем. На восход солнца пойдем — там нынче трава тучнее, а у нас кони, коровы и прочий скот. Можете и вы с нами — такие вольные молодцы всем нужны!
Цыган щелкнул языком и расхохотался.
— Там поглядим, — поблагодарив за приглашение, уклончиво отозвался Бутурлин.
Цыганские шатры и кибитки раскинулись на высоком берегу Тихвинки, в полсотне саженей от реки. Насколько смог понять подходивший к табору Никита Петрович, все цыгане занимались каким-то делом, никто просто так, праздным, не шатался. Собравшиеся вокруг большого костра женщины готовили пищу, кто-то из них нянчился с маленькими детьми, кто-то прял кудель, здесь же, прямо на улице. Мужчины с хохотом возились у походной кузницы, подростки и дети гнали на выпас лошадок, а кто-то уже и тащил угодившую в сети рыбу.
— Эй, эге-ей! — узрев своих, выскочил из-за орешника Игнатко, прискакал, привел лошадок обратно.
— О, молодец, — засмеялся Славко. — Вовремя. Ну, прошу в мой шатер. Там и перекусим, да выпьем зелена вина!
Цыганская пища оказалась весьма простой, но обильной. Большие куски говядины, зажаренные на костре до черноты, резали ножом, Также подали жаренные на открытом огне кишки и печень, обильно сдобренные свежим зеленым луком, овощей вот, правда, не было — не сезон, зато притащили жареных ежей! Блюдо сие почиталось за праздничное, и Славко-баро зацокал языком, призывая гостя отведать. Строго по ранжиру, в шатер хозяина табора был допущен лишь господин, а не слуги. Ленька с Игнаткой угощались на улице, у костра.
В шатре же шла степенная беседа. Цыганский старшой расспрашивал гостя о жизни, о том, что тот умеет, с чего живет. Бутурлин, не скрывая, рассказывал все, как есть — и о поместье своем, и лоцманском деле.
— Значит, говоришь, война будет? — пригубив вино из серебряного кубка, по виду старинного и очень дорогого, озабоченно осведомился цыган.
— Будет, — Никита Петрович кивнул и потеребил бородку. — Коль уж сам воевода здесь! Видал же войско.
— Да видал, — скривился, словно от зубной боли, баро. — Это плохо, что война. Нам, ромалам, от того одно разорение. А с кем воевать собрались?
— Со свеями, — пояснив, Бутурлин потянулся к бокалу. — За тебя, Славко! За табор твой.
Склонив голову, старый цыган приложил левую руку к сердцу. Выпили.
— В таборе осталось мало мужчин, — чуть помолчав, признался Славко. — Мало воинов. А вас трое — и каких! Если проводите нас на восток — буду рад. И никто вас с таборе не сыщет. Никакие судейские!
— А ваши мужчины…
— Мы шли через Литву.
— Понятно.
— А здесь, под Тихвином, говорят, много лихих людей, — цыган снова подал голос.
ebooksa