— Я просто подумала…
— Пошли, покажу, — сказала Сюзанна.
Она поднялась и вышла в прихожую. Чарли последовала за ней. Сюзанна надела деревянные башмаки и придвинула такие же Чарли.
— Это башмаки Исака, так что они могут быть тебе велики, но нам недалеко.
— Куда мы идем?
— Увидишь.
— А если дети проснутся?
— Они знают, где я.
Они пересекли двор и вошли в старый хлев.
Сюзанна повернула выключатель. Здесь все было не так, как прежде. Денники, загончики для овец и кормушки — все исчезло. Весь хлев представлял собой единое огромное пространство, а на белых стенах и по всему полу — картины Сюзанны.
— Боже мой! — воскликнула Чарли. — Боже мой, Сюзанна!
Она принялась обходить помещение. Сюзанна уселась на деревянный стул, заляпанный краской.
Чарли остановилась перед картиной, изображавшей каменную стену — на ней спиной к зрителю сидели, держась за руки, две девочки. Казалось, Чарли услышала музыку, доносившиеся из Люккебу, голос Бетти, напевавший чуть слишком высоко и слишком громко:
Прищурившись, Чарли увидела, как она сама на картине повернулась и посмотрела на гостей, отплясывавших среди вишневых деревьев, Бетти в красном платье, за которой бегает мужчина — но не Маттиас.
Бетти отламывает с дерева ветку с полуувядшими бело-коричневыми цветами и вставляет себе в волосы.
— Узнала, кто это? — спросила Сюзанна.
Чарли кивнула. Она подошла ближе.
— На мне что — мамина ночная рубашка?
— Да, та самая, которую ты без конца брала напрокат у Бетти.
— Прямо как фотография, — пробормотала Чарли. — Не пойму, как у тебя это получается.