— Нет, не домашние тут курцы, — ответила. — Красноармейцы у нас бывают…
Спрашивал, как делили землю: от каких хозяев для кого отрезали. Соловей Гринчар не злобится?
— Нет, таточку, ласковый, будто рад, что к нам от него три десятины перешли…
Стемнело. Лиза метнулась, зажгла лампу, затрещала:
— У нас не переводится керосин, красноармейцы приносят. Выгорит — опять нальют. А мы чиним обмундирование… Политрук приходит очень миленький, интересный. Говорит, когда-нибудь будет не керосин для освещения, а такое светлое-светлое, вроде бутылочки, сама загорится… Сейчас увидите его, вечером он бывает. Даже не пойму, что ему у нас так сладко…
Фесю кольнула досада — зачем болтать невесть что.
За окном застучали спокойные шаги, скрипнула и широко открылась створка легкой двери, вошел Антон, такой же, как вчера, — в тяжелых сапогах, в коротенькой гимнастерке, с ремешком через плечо. Вошел, прищурился на лампу.
— Добрый вечер всем!
Горка первый поспел, подлетел, ответил звонко и весело:
— Дядя Антон, требуется еще одна пуля… Для пары!
Прижав к себе Горку, Антон подошел к Фесе.
— Здравствуйте, Феся.
Опустила голову, как виноватая, чувствовала: лицо по-глупому горит. Антон возле нее замешкался, ни с места, как прикованный. Давно бы пора отпустить ее руку… Наваждение! Оглянулась на отца. Что ж это такое? Он смотрит и смотрит на Антона, поводит плечами, будто узнает его.
— Товарищ политрук, напра-во! — скомандовала Лиза. — Посмотрите, пожалуйста, это наш таточко приехал.
Антон подошел.
— Здравствуйте, познакомимся. Знаю, вас звать Матвей Иванович. Моя фамилия Горин, а звать, как генерала Деникина, Антон.
— Верно, Горин… — как-то непонятно ответил таточко. — Сейчас в дороге вспоминал тебя… Однако ловкий же ты — раньше меня ко мне домой поспел! Не узнаёшь?
— Будто что-то знакомое мелькает, — с удивлением ответил Антон, вгляделся. — Нет, узнать не могу.
— Ротному нос показывал? На скале стоял? Арестованный в штабе сидел?
— На горах, значит, на Карпатских вместе были? Но кто же там у нас был с бородой? Вроде и не было бородатых…