Сиваш

Матвей с дочками убирал двор под ток. Когда нашла туча, Феся и Лиза вынесли высохшие бочки и кадушки, чтобы замочило ливнем. Поставили под стрехи ведра, корыта, здоровую бочку — набрать мягкой небесной воды.

От этой грозной тучи и весело и страшно на душе. Огромная туча отражалась даже в глазах: у того, кто смотрел в небо, зрачки вдруг темнели…

На юге в черноте заскакали молнии. Словно ударили батареи, тройным голосом ударил гром. Лиза испугалась, заскочила в ворота сарая.

— Таточку, Феся, бегите сюда! Горка где?

Снова через все небо пробежала и врезалась в землю длинная, извилистая, как толстая золотая нитка, жутко светлая, с синим дымком, страшная молния. С диким треском разодралось небо. Хлынуло… Феся успела вбежать в ворота сарая.

— Таточку, скорей!

— Дождь не дубина, я не глина, — отвечал Матвей.

Замешкался у молотильного катка и вмиг промок насквозь. Борода слиплась, с усов вода потекла, как из самоварного крана. Ливень колотил по спине. Но Матвей, пока не кончил дело, не разогнулся.

Потом с дочками стоял в воротах. Даже не закурить: руки мокрые и табак в кармане — каша.

— Вот хорошо, площадь для тока вымоет…

Но мгновенно закрутилась пена, как вытопки молока, вспухли стремительные ручьи, прорезали, прорыли двор от сарая к воротам на улицу. Обнажились камешки, двор стал шероховатый.

Страшный грохот валился с неба, и, извиваясь, одна за другой сходили на землю сверкающие молнии. Без солнца, мертво светилась степь — от Сиваша до самого севера.

— Не дай бог, чабанов и овец пожгет!

Мокрый, весь обвислый Матвей, побледневшая, с горячими глазами Феся и широко раскрывшая черные глаза трепещущая Лиза, держась друг за друга, оглушенные, но довольные стояли рядом в воротах сарая, перед стеной грохочущего ливня. Черная туча светлела, но все ползла и ползла на степь…

* * *

Вся богатая заграница подняла пушки на эту степь. Франция, Соединенные Штаты Америки и Англия с весны прикармливали, снаряжали генерала Деникина на Северном Кавказе, на Дону. Англия отпустила в кредит на сто пятьдесят миллионов рублей золотом военного добра: шестьсот орудий, двенадцать танков, сто тысяч винтовок, полтора миллиона снарядов, четверть миллиона полных комплектов солдатского обмундирования. Америка на пароходах по океану привезла оружие и еще полмиллиона пар сапог, шинелей, несметно сукна; дала автомобили, паровозы, даже рельсы — хоть сию минуту садись и катай в новых шинелях расправляться с советской Москвой.

Белая Добровольческая армия хлынула захватывать просторы: степи, города… в усадьбах своих имений творить дикий суд, шомполами сдирать мясо с костей мужиков, убивать на месте большевиков.

Гул орудий и то нарастающий, то стихающий конский топот, стоны избиваемых раскатились по югу России. Кусок за куском отрывали от Советской Республики.

Деникинцы взяли Донбасс, устремились на Харьков, отрезали Крым, Херсон, Николаев, Одессу.

В Крыму Красная Армия и партизаны проиграли бой за Керчь. В начале июня три отряда вышли ночью из-под земли. Двести пятьдесят смельчаков лишь с винтовками и гранатами ворвались в город, с помощью рабочих, рыбаков и крестьян из окрестных сел всю ночь выбивали белых из домов, забирая кварталы. Бились и весь день. К вечеру укрепились на горе Митридат. Но и на этот раз белых выручили английские корабли. Шквальным огнем они смели позиции партизан. Белые получили помощь еще и пехотой. Много партизан полегло на горе.

Деникинцы в Керчи начали расправу. Оцепили кварталы. На двор через окна выбрасывали малых детей, рубили их шашками. Слесаря Никона Доровца повесили за ноги, кожу содрали полосами. Горбульского — того, с кем беседовал Антон в подземелье, — тоже повесили было за ноги, он сорвался; зацепили крюком за ребро — вновь сорвался; тогда шашкой зарубили, а труп бросили собакам. На кладбище было свезено полторы тысячи рабочих, рыбаков, крестьян… Все выходы из каменоломен белые завалили обломками скал, замуровали камнем подземелье. Несколько суток партизаны разыскивали грунтовую воду, не нашли. Нечеловеческим трудом прорыли ход наружу в таком месте, о котором белые не могли и подумать. Двинулись в горы и леса, в Керчь, в подполье, — собирать новые силы.