— А чего ждать, дочка?
— Я вам потом все скажу, что у меня на сердце…
Отец махнул рукой, поднялся.
— Ждать нечего!
Феся шарахнулась к окну, не ответила.
Со двора слышно — Горка пригнал лошадь, Лиза принесла воды, льет в бочку.
Замолчал и отец. Потом велел просмотреть на свет и починить все дырявые мешки, нашить плотные заплаты, мелкой стежкой дважды простегать, чтобы ни зернышка не выпало. Скоро поспеет пшеница, мешки припасают загодя… Отец пошел было к двери, повернулся.
— Может, у тебя мысли, что за три десятины Соловея тебя отдают сыну? Эту мысль, дочка, не думай. Землю с посевами получили по новому закону, не от Соловея — от Ленина, от Советской власти. Земля тут не касается. Моя забота — чтобы ты жила хорошо, богато. Там тебе и конфеты будут.
С Горкой и Лизой отец поехал на соль. Гордо, без стеснения, покатил по селу в пароконной бричке на одной кляче. Ребятишки выбегали посмеяться. Горка загодя припас камней — с брички полетели было в насмешников, да отец прекратил, смазал Горку по щеке.
В открытых воротах конюшни Феся кинула наземь охапку дырявых мешков, села за работу. Живо разгорелся яркий день. Для Феси, однако, свет то и дело туманился слезами — застилали глаза, не вдеть нитку в иголку. То и дело опускала руки, задумывалась.
Никифор, если присмотреться, добрый, славный, но что-то смутное, живое, расчудесное манило издалека. Туда потянуться бы… И вот такая пустота в груди, что хоть не дыши. Что же делать?
Сказать Антону? Ведь вот — недавний знакомый, но свой. Неказист, но вольная душа так и светится то в смешливых, то вдруг задумчивых глазах… Хоть и страшно, а зажмурившись пошла бы с ним. Раз перебояться, пойти с ним, и уже ничего не будет страшно, словно птица полетишь…
Беда только, что все это как во сне, смутно мерещится. Он без хаты, без двора; верно, сам не знает, что будет с ним через час: солдат, человек подначальный.
Надо рассказать ему, все назвать словами. И тогда рассеется смутность. Как он скажет, так и будет. А вдруг заберет ее с собой… Помчатся на лошадях… Может, и просто: он сам скажет отцу, поговорит с ним, как тогда о хозяйской земле. И сразу же отец пошлет сказать дядьку Соловею, что свадьбы не будет, раздумали.
Бросила мешки, умылась и торопливо пошла со двора. Будто по делу, побежала наискосок по склону балки, по горбатой улице вниз, в сторону Сиваша, к большой хате Антонова отряда.
Мимо этой хаты прошла не спеша, будто гуляла. Во дворе за низкой оградой было пусто — ни лошадей, ни людей, ни повозок. Пахло свежим сеном. Дежурный хлопец одиноко сидел на ступеньках в тени под крышей крыльца. Подмигнул:
— Остановись, дай поглядеть на тебя, красота…
Обратно шла мимо той же военной хаты. За окнами пусто. Видно, все на учении, поехали по приказу. А еще день до вечера, когда Антон сам придет.
Дома снова принялась за мешки, но не сиделось, исколола пальцы. Побежала в степь собирать для топки прошлогодний сухой курай — перекати-поле. Может быть, покажется зеленая военная повозка и Антон в ней.
Последнюю неделю заладил горячий восходный ветер, гудел в ушах днем и ночью. Верблюдка и донник, все цветы и травы подзапеклись, усохли и кололись. Хвощи поникли, жилистый подорожник лег. Прежде ярко-зеленая, свежая степь словно поржавела. И только солянки по-прежнему кровавили бугры.