— Что вы сделали?
— Я вызвал доктора Хенли и доктора Лайонс.
— И что же?
— Они почти сумели меня убедить. Если бы речь шла о двух-трех случаях, я бы замял дело. Но их было гораздо больше. Кроме того, я обратил внимание, что, когда Хенли находился в отпуске и операции по направлению доктора Лайонс проводили другие хирурги, не поступало никаких жалоб. Но как только он возвращался, жалобы вновь начинали поступать. А он оперировал только больных доктора Лайонс.
— Они делили гонорары?
— Нет. Но дело принимало очень плохой оборот, очень плохой. Я проконсультировался у нашего адвоката, человека тонкого и хорошо разбирающегося в вопросах… профессиональных ошибок, — заключил он, качая головой. — Он объяснил мне, что если родители возбудят дело, то вероятнее всего клиника проиграет процесс. Мне удалось решить вопрос полюбовно с тремя семьями. Но остались еще многие другие.
— А что вы скажете о сердечном приступе доктора Фальконе?
— Всех нас это просто поразило. Никто не догадывался, что у него слабое сердце. Многие доктора не любят подвергаться медицинскому осмотру. Кроме того, он женился на женщине молодой и темпераментной… — Он бросил на меня игривый взгляд.
— Откуда вам известно, что он умер от сердечного приступа?
— Доктор Лайонс присутствовала при его кончине. Она пыталась массировать сердце, ввела адреналин, но тщетно.
— Какие у вас доказательства?
— Его медицинская карта.
— Нельзя ли мне ее посмотреть?
Он встал:
— Конечно.
Мы спустились на третий этаж, где находился кабинет доктора Лайонс.
В кабинете было безупречно чисто. Я вдруг подумал о старой деве с аккуратным пучком на затылке. На стене висело несколько репродукций Везалиуса, Харвея и Мортона.
Берман порылся в картотеке и протянул мне карту. Для меня это было китайской грамотой. Я попросил объяснений.
— Очень высокое давление. Шумы. Все классические признаки усталого сердца.
— Когда она вышла за него замуж?