Помню тебя

Я часто думаю: если бы он тогда решился и ушел к ней?.. Что было бы тогда, отбрасывая очевидное, что тогда она не была бы моей женой и матерью Антоши, — как бы у них все сложилось? Сначала эта мысль была непрошеной, мимолетной и почти оскорбительной: как бы закрепляла возможность того, что у нее могло быть без меня, помимо меня… Когда я еще не знал тоненькую Лару с бархатными, тревожно трогательными глазами и легкими как дым светлыми прядями, а Павел Сергейчин — тридцатилетний, красивый, с располагающей мужской уверенностью в манерах, решал тогда, уйти ли ему из дому, которого у него почти не было к тому времени. Лара, дурочка, любила его…

Бывает такое: женитьба по той логике, что почему бы и нет? Когда все твои друзья как-то вдруг, одной весной, слепляются тесными парами с долгоногими, а иногда и ничем не приметными созданиями, съезжаются с ними под один кров, уже малодоступные прежним интересам и привязанностям. И жена приятеля, когда забредешь к ним в субботу, намекает: когда же ты, Паша?.. Бывает гипноз: пора — почему бы и нет? — надо, и чего искать и ждать дальше; бывает молодая и не отягощенная опытом тяга к солидности, к переменам. Потом шли годы, и приходила небрежность к себе, и то, чего стыдился сначала, — небрежность к той женщине, что рядом. Уверенность, что по-другому и не бывает. Душа привыкала не знать своих потребностей и прав и не заявлять о себе. Многое заменяли компании, покладистые приятельницы, которые тоже не знали своих прав. И с ними было легко… Потом он встретил Лару.

Мне ясно сейчас без ее или его слов, что все это не было таким уж мимолетным и для него.

Так вот, эти мысли о тогдашних Сергейчине и Ларисе, заметно неприятные по первому душевному движению, но снисходительные и мимолетные, стали для меня привычными… напряженными. Я как бы выпал из обычной стихии действия и немедленного поступка в ответ на всякое возникающее затруднение и стал размышлять. Я думаю о Сергейчине и о нашей с Ларой семье… Сейчас, когда он был у нас несколько раз и придет снова и неистово красивая Ларка говорит с ним с легкой неприязнью и подчеркнуто ровно и заранее протирает кофейные чашечки…

А появился Павел на нашем горизонте так. К нам в город нагрянула гастрольная югославская группа «Бизоны». Я случайно взял билеты, не зная, какой это дефицит и как обрадуется Лариса.

От остановки до концертного зала сновала юная поросль в надежде перехватить билетик. Этих «Бизонов» в толпе называли еще гвоздарями, от слова «гвоздить»… А Ларка повторяла негромко и с удовольствием, не столько им, сколько мне и себе, чуть повисая на моей руке — это у нее признак хорошего настроения, — что сами идем. Идем слушать «дикую» музыку. Молодец ты у меня, Володик… Иногда бывает под настроение что-нибудь этакое: из дикого, дикого леса… махая диким хвостом! Лара была в ударе и припоминала из Киплинга… Чаще бывает — из школьной программы. У нее это профессиональное. Как и мило-насмешливый, слегка назидательный тон. Лара преподает в начальных классах. И вся она у меня немножко двадцатипятилетняя девочка-женщина, еще не почувствовавшая себя уверенно матерью двухлетнего Антона. И я, пожалуй, еще не почувствовал себя отцом. Наш сын живет подолгу у моих родителей за городом.

Слегка оглушенные, мы с облегчением выбрались на улицу после концерта. Возле остановки к нам подошел спортивный мужчина в отличной куртке и со многими приметами человека, следящего за миром вещей, их тасовкой, сменой и престижностью. Мне лично это не дается и недосуг. Лара говорит, что я до мозга костей провинциал, в смысле приверженности к одному, привычному портфелю или рубашке. Но мне, в общем, нравится это в других, если вписывается во внешность без подчеркивания и естественно. Таков был светловолосый, с кудрявой бородкой и чуть наметившимися залысинами, когда немного прозрачнеют и взъерошиваются волосы на висках, с оживлением и легкой растерянностью на красивом четком лице подошедший к нам давнишний Ларисин знакомый.

Сколько лет, сколько зим?.. И сам ответил — что много. Лара нас познакомила. Он тоже шел с концерта. Так пойдемте, автографов ведь мы не будем просить?.. И мы пошли втроем до центра, толкуя о стиле «шансон», к которому склоняется солистка «Бизонов», и это современно, к этому приходят во всем мире: тут больше внимания к лиричности и тексту в отличие от «физиологической» музыки…

То есть толковал об этом Сергейчин. Меньше была в курсе Лара. И с интересом прислушивался я, что поделаешь, не моя область… А вот Павел когда-то собирал инструментальную группу, и солисткой они решили попробовать Лару — студентку педучилища. Но голосок у нее был «комнатный»…

— Да нет, я стеснялась. И пропал совсем после ангины…

— И у меня способности были, должно быть, не моцартовские, правда, Лорик?

Он был симпатичным, этот Павел. С уверенной самоиронией знающего себе цену человека, которому есть что ценить в себе. Скажем, свою независимость, свое влияние на других. Пусть даже та попытка с ансамблем оказалась неудачной. Почти ровесник мне… Чуть старше.

А Ларису тех «инструментальных» времен звали Лорик… Вот так-то.

Я пригласил его заходить. Особенно не рассчитывая увидеться с ним в нашем семейном и занятом житье — где все больше по телефону. И Лара поддержала: «Конечно. Давай».

— Знаешь, — сообщила она мне потом, в автобусе. Вздохнула. — Это он. Я тебе рассказывала… Павел.

О чем я подумал тогда в автобусе? Что вообще-то она ничего мне не рассказывала. И что гастрольная знаменитость тяготеет, слава богу, к стилю «шансон», ну а Сергейчина мы, должно быть, больше не увидим.

Но он заехал недели через две. Вот так… Владимир и Лариса Васильевы принимают Павла Сергейчина.

Я припоминал перед его приходом, что же мне, собственно, было известно о нем. Лара упомянула, когда у нас с нею уже стало серьезно и откровенно, что был кто-то в ее жизни — она потом с трудом пришла в себя… И глаза у нее при этом стали беззащитные. Я за это и полюбил Лару, за эту ее незащищенную прямоту с легким вызовом: вот это было, и судите как хотите… Потом я понял, что она сильная. Самое сильное в женщине — это умение внушать любовь к себе. Я уточнил, естественно, в том разговоре: «Ты еще его любишь?» Она замотала головой, как показывают окружающим про обожженную руку, чтоб не беспокоились: нет, нет, уже не болит.

И вот мы сидим за керамическими гжельскими чашечками. Это было с неделю назад. И Лариса прилежным голосом спрашивает: как его дела, он еще работает в своем строительном ведомстве?

— Знаешь, живу не этим.