– Мы и есть дети.
– Дети в нашем возрасте только учатся читать, писать и считать, – сказала Карлотта. – Мы прожили больше четверти отпущенного нам срока. С их точки зрения, нам должно быть лет по двадцать пять.
Эндер терпеть не мог, когда она бросала ему в лицо его же собственные аргументы. Именно он утверждал, что они – новый вид, новая ступень человеческой эволюции, «человек антоновый» или, может быть, «человек бобовый», в честь Великана, который большую часть своего детства пользовался именем Боб.
– Они никогда нас больше не увидят, так что не станут относиться к нам как к детям, – сказал Эндер. – Меня не устраивает продолжительность жизни в двадцать лет, как и смерть от того, что перерастаешь возможности собственного сердца. Я не намерен умирать, задыхаясь, пока мой мозг погибает, оттого что сердце не может снабдить его достаточным количеством крови. У меня есть работа и абсолютный крайний срок, к которому я должен ее сделать.
Карлотта, похоже, устала от словесной перепалки.
– Великан умирает, – прошептала она, наклонившись ближе. – Нужно что-то решать. Если не хочешь в этом участвовать – тогда, конечно, можешь пропустить собрание.
Эндеру была ненавистна сама мысль о смерти Великана. Это означало бы, что у него, Эндера, ничего не вышло и, даже если он что-то потом узнает, будет уже слишком поздно.
И еще он ощущал иное, более глубокое чувство, нежели разочарование, вызванное так и не достигнутой целью. Эндер читал про человеческие чувства, и самыми близкими подходящими словами ему казались «тоска» и «грусть». Говорить об этом он, однако, не мог, поскольку знал, что́ Сержант скажет в ответ: «Да брось, Эндер, ты просто так говоришь, потому что любишь этого старого монстра». Притом что все они знали: любовь – часть их человеческой составляющей, полученная от матери, а мать решила остаться на Земле, чтобы ее человеческие отпрыски могли жить нормальной человеческой жизнью.
Если бы любовь что-то значила, как давно пришли к выводу дети, мама вместе с их обычными братьями и сестрами осталась бы с ними на этом корабле и они бы все вместе искали лекарство и новую планету, где могли бы жить одной семьей.
Когда им не исполнилось еще и двух лет, они сказали об этом отцу. Он сильно разозлился и запретил им критиковать мать. «Это был правильный выбор, – сказал он. – Вы понятия не имеете, что такое любовь».
Именно тогда они перестали называть его отцом. Как сказал Сержант: «Это было их решение – разбить семью. Если у нас нет матери, то нет и отца». С тех пор отец стал «Великаном». А о матери они вообще больше не говорили.
Но Эндер о ней думал. «Чувствовала ли она, когда мы улетели, то же самое, что я чувствую сейчас, зная, что Великан умирает? – размышлял он. – Тоску? Грусть?» Они решили поступить так, как считали лучше. Какой стала бы жизнь нормальных детей на этом корабле, останься их семья вместе? Они были бы выше ростом, чем Сержант, Карлотта и Эндер, но выглядели бы полными болванами, не в силах угнаться за антонинами – или бобитами, в зависимости от того, как те решили бы себя называть. Мать и Великан были правы, разделив семью, правы во всем. Но Эндер никогда не сказал бы этого Сержанту.
Никто никогда не сказал бы Сержанту того, чего тот не хотел слышать.
Здесь, на «Геродоте», вкратце повторилась история человечества: самый злой, агрессивный и жестокий из троих всегда добивался своего. «Если мы действительно новый вид, – думал Эндер, – мы стали лишь немногим лучше. В нас сохранилась вся эта альфа-самцовая чушь, оставшаяся от шимпанзе и горилл».
Карлотта повернулась и направилась к выходу.
– Погоди, – сказал Эндер. – Можешь хоть объяснить, в чем вообще дело? Почему ты всегда в курсе происходящего, а на меня все сваливается как снег на голову, когда вы оба уже во всем согласны, и я даже не успеваю хоть что-то понять или даже просто возразить?
К ее чести, Карлотта слегка смутилась:
– Сержант делает все, что захочет.
– Но ты всегда у него в союзниках, – сказал Эндер.
– Ты тоже мог бы, если бы постоянно не возражал.
ebooksa