Курган. Часть 1, 2

— Ладно, послушайте старика. Тяжело сразу сказать, что за твари в наших друзей вселились, но только это точно не дочери Марены. Видишь ли, Прозор, когда человеком лихорадка овладевает, то его то в жар, то в холод бросает, и он почти всегда сознание теряет — бредит, мечется, страшные вещи ему видятся. Сам должен знать. Так вот, — дружинники хоть без сознания лежали, но ведь и жара у них не было, это точно. Я ведь не раз к ним подходил, смотрел, что да как. Думаю, видений у них тоже не было. Они просто как мертвые лежали. И тут я и вспомнил одну историю, которую как-то довелось услышать в одной из стран Сайона. Как только вы сказали, что вроде бы как крылья зашелестели, и женский смех раздался, то я сразу об одной нежити вспомнил! Только вот потом не до воспоминаний стало. Сами знаете, какой каменный град на нас обрушился. Ну и прочая жуть, что на крыше…

Прозор печально усмехнулся, Борко поморщился, саднила рука, Добромил и Милован погрустнели. Такое не забудешь. Помирать будешь — и то вспомнишь.

— Знаете, — продолжил Любомысл, — там, на берегах Сайона, на жаркой душной земле, есть одна древняя страна. За ней начинается бескрайняя песчаная пустыня. Когда-то в древности там стояли города. А сейчас — нет. В пустыне все время бушуют песчаные бури. Спастись от них тяжело. Песок там движется, как вода, то обнажая древние постройки, то засыпая их снова. И с каждым разом он продвигается все дальше и дальше вглубь страны. Наверное, скоро песок поглотит ее. Но не в этом суть… На самой границе той страны, там, где начинается песок, обитают странные злобные существа. Тамошний народ нарек их ламиями. Но их мало кто видел — все больше слухи…

Порой ночной ламии подстерегают одинокого путешественника и овладевают его душой. Они забирают ее и относят магу или колдуну, которому служат. Я слышал, что некоторые искусные чернокнижные колдуны могут повелевать ламиями. Иные наоборот, становятся их жертвами. Ну, оно и к лучшему. Так вот, твари, повинуясь своему хозяину, исполняют те его злобные приказы, которые в состоянии выполнить. А делать они умеют многое, очень многое. Страшен удел человека, вернее того, что от него останется, после того как у него похищена душа. Он навек становится рабом колдуна. Он мертв, но вроде как и жив. Это возвращенец с того света, восставший из своей могилы. И нигде нет ему покоя. Колдун, у которого находится душа несчастного, вызывает его из небытия, когда пожелает. Чтобы добиться повиновения от усопшего, он обращается с ним жестоко, сечет кнутом.

А у мертвеца нет ни сил, ни желания сопротивляться. Этот раб выполняет всю самую тяжелую и грязную работу, которую только может придумать колдун. Но оживших мертвецов все-таки надо кормить. Питаются они жидкой похлебкой или объедками. Этого раба ни в коем случае нельзя называть тем именем, что он носил при жизни, нельзя давать ему мяса. Иначе покойник придет в гнев и станет страшен. Вот тогда-то, самым разумным будет убить его еще раз, размозжив или отрубив голову.

Тогда живой покойник умрет второй раз, и на этот раз навсегда. В той стране считают, что когда человек умирает, то его душа вылетает через рот. И вот, чтобы ламии не похитили душу, покойника хоронят лицом вниз, забивая землей рот. А самое главное — зашивают ему рот. Так вот, мне кажется, что тот шорох крыльев и смех, что вы слышали с Милованом, принадлежал именно ламиям. Они похитили души у трех дружинников, а у остальных не смогли — помешало серебро. Ведь ламии, как и другая нежить, не выносят серебра. Для них оно — смерть. Еще ламии вызывают песчаные крутящиеся вихри и обрушивают их куда пожелают. А ведь пустыня — не один песок, там и камней предостаточно. Говорят, эти твари камнями забивают небольшие купеческие караваны. Если могут песок крутить, значит, и с водой совладают. Вот вам и ответ на то, кто нас камнями засыпал! Ламии, больше некому! Их лап дело. Сами посудите: ведь нежити безразлично, как у человека душу забрать. Они могут не только у спящего, но и у умирающего душой овладеть, так даже проще. Но сначала у них ничего не вышло: на нас серебро висело. Вот им в нас и не получилось войти! Раз не получилось, значит надо нас убить.

Вот ламии и удумали: силой своего могущества подняли прибрежные камни, и сначала ставни повыбивали, и валуны в бойницы направили! Не удалось сразу нас убить — снова начали! Да, они это запросто могут, если верно то, что я о них слышал.

— Как они выглядят? — спросил Прозор, вспомнив крутящих смерчи призраков.

Любомысл пожал плечами. Он же не колдун. Домыслы и слухи разные ходят. Хотя большинство рассказов сходится в одном…

— Говорят, что ламии — красивые женщины с крыльями летучей мыши.

— Вот оно что… — протянул дружинник. — Ну, тогда это точно они! Девы с крыльями! Крылья страшенные, кожистые и как у летучей мыши. Все недосуг было вам рассказать: это они водяные смерчи сотворили, к башне их несли. Я видел, как ламии над вершинами вихрей летели, поддерживали их. В них-то, в тварей этих, мы и били. Значит, я ламий видел. Ну и ну…

И откуда тут, в северных лесах, могла взяться пустынная нежить? А упырь-албаст южных морей, о котором отродясь никто не слышал? Конечно, все это каким-то образом связано с Гнилой Топью. Но каким? Пока это оставалось загадкой, как и все, что творилось на болоте. А Прозор, оказывается, мог не только замечательно видеть в кромешной тьме. В нем обнаружился еще один необыкновенный дар — наблюдать нежить. Во всяком случае, он видел ламий. Может, ему доступно и иное. Но пока это неведомо — время покажет.

Какое-то время ехали молча. Поразительный рассказ Любомысла вызвал тревогу. Нежить забрала души их товарищей, и то же самое хотела проделать и с ними. К словам старика стоило прислушаться. Он многое знал и предвидел.

Борко на время забыл про саднящую руку. Когда со стороны моря шли гибельные смерчи, он внизу возился с лошадьми и все пропустил.

— Значит, ламии охотились за душами? Но откуда эта нежить вообще тут взялась? Может, их Гнилая Топь из себя извергает? — раздумчиво сказал он. — Так ведь что же тогда еще там может быть?

— Не знаю, парень, не знаю, — вздохнул Любомысл. — Мир духов мне неведом.

— Ничего себе — неведом! — покачал головой Милован. — Да, по-моему, ты в нем живешь! Столько, сколько ты знаешь, — не всякому волхву или колдуну известно. Да они у тебя учиться должны!

— Зря так считаешь, Милован, — мрачновато ответил Прозор. — Любомыслу ведомо одно, а чародеям — другое. Каждый в своем деле силен. Но вот есть, допустим, возможность как-нибудь души наших друзей обратно вернуть? Если их, в самом деле, ламии забрали. Есть способ? Твари-то мертвы! Сам видел, как они в реку падали! Значит, душами они уже не владеют. Выходит, что други наши уже где-то на свободе летают.

— А вот этого я не знаю, — печально покачал головой старик. — Вот доберемся до волхва, расскажем ему, что и как было, посоветуемся — тогда и посмотрим. Ведь ум хорошо, а два — лучше. Может быть, я еще чего-нибудь вспомню. А пока ничего сказать не могу. И то хорошо, что про чеснок и серебро вспомнил. Помогло ведь. Только вот надолго ли? Нежить — она хитра и на выдумки горазда. Опять же — сколько ее из болота повылезло? И куда она вся делась? И то повезло, что от каменного града особо не пострадали: Велислав, да вот он, бедолага… — Любомысл кивнул на баюкающего руку Борко. — Сам понять не могу, как нам так повезло?

Замолчав, старик тронул рассеченную камнем голову. Его рана не в счет. Просто кожу посекло, голова даже не болит. А вот придись удар чуть ниже — и все… Не ехал бы он сейчас по ночному лесу, а лежал бы рядом с умершими дружинниками. Кому повезло больше всех, — так это ему.