Путешествие на запад

Хапа развел руками.

- Вообще-то, я думаю, ты можешь занять в Государственном Собрании императорскую ложу и сам выбирать, кого тебе видеть, а кого - нет. А что между вами произошло? Вы поссорились?

Джел покачал головой.

- А что?

Джел опять пожал плечами. Хапа попробовал настаивать:

- Если тебе не трудно - ответь. Это может быть важно.

- Мне трудно, - объявил Джел.

Он видел, что обижает Хапу и недоверием, и нежеланием принять близко к сердцу государственные заботы, но ни лезть по доброй воле в приготовленный ему хомут, ни обсуждать с кем бы то ни было недоразумения из личной жизни своей и кира Агиллера из Агиллеи он не собирался.

Хапа склонил голову набок и, прищурив желтые глаза, наблюдал, как Джел отщипнул от сладкой булочки и обмакнул кусочек в мед. Джел догадывался, что начинает его всерьез сердить, но упрямство его было сильнее жалости. Хапа спросил:

- Тебе от сладкого плохо не станет?

Джел отрицательно покачал головой.

- Ну что ж, - сказал Хапа. - Значит, ты утверждаешь, что ты не в курсе государственных дел. Тогда, позволь, я решу за тебя. И буду решать, отныне и до той поры, пока ты не разберешься, что здесь к чему прилежит и как взаимодействует.

Глава 19

Так Джел попал в Государственное Собрание, изначально не имея ни малейшего желания что-нибудь делать или интересоваться чем-либо происходящим там.

Нельзя сказать, чтобы в Собрании было скучно, или занятие сенатора оказалось ему не по зубам. Он готов был трудиться во благо Дома в обмен на то, что ему предлагалось, но у его послушания были свои границы. Ведь он рассуждал, как свободный человек. Поэтому, каждый раз выслушивая, кто прав, а кто виноват в приграничных конфликтах, какова будет разница между ценами на зерно предпоследнего летнего и последнего осеннего урожая, или, по поручению Хапы, заявляя к обсуждению вопрос о правомочности восстановления арданцами древних каменных водосборов в Мертвой пустыне, ему приходилось переступать через некоторое внутреннее сопротивление, говорившее ему, что это работа не его и не для него. Его заставляют это делать. А он хочет заниматься другим. Чем? Да неважно. Чем-нибудь.

Императорская ложа находилась над залом Совета и была отделена от него позолоченной ажурной решеткой и бархатными занавесями, так что из зала невозможно было понять, есть ли кто внутри, и, если есть, то чем он занят. Если не считать того, что первое время Джел чувствовал себя там, словно в клетке, в остальном такое положение было очень удобно.

Пользуясь этим (и, отчасти, чтобы не засыпать на заседаниях), он превратил императорскую ложу в рабочий кабинет правителя острова и, в то время, как в зале Собрания, может быть, решались судьбы половины мира, спокойно обсуждал со своими советниками, почем он сам будет продавать соленую рыбу и морские, двойной сушки, сухари армейским поставщикам и будет ли продавать вообще, какой высоты сделать насыпь новой песчаной дороги, которая соединит торговую гавань со стекольными заводами на другой стороне острова и во сколько обойдется Ишуллану обновление его изрядно поплававшего и давно устаревшего флота.

Джел принялся за Ишуллан всерьез, рассудив, что наличие надежной базы будет выгодно в первую очередь для него самого. Одним из условий получения им во владение острова было то, что он не станет просить у Хапы денег, если таковые ему зачем-либо понадобятся.

Для начала он решил утереть нос корабелам Хофры, чьи суда считались признанным совершенством кораблестроения, улучшив мореходность обычного ходжерского торгового парусника. Он сам взялся за подготовку чертежей - сделать расчеты так же точно и быстро, как он сам, вряд ли кто еще был способен.

Но на капитальную перестройку флота, - а из доставшихся Джелу трех дюжин кораблей не оказалось ни одного моложе его самого, - нужны были деньги, и немалые. Из чего их вытянуть на Ишуллане, Джел тоже придумал сам.