— Вот как? — удивился Юрий. А про себя согласился — и, правда, пропадут.
— Зимой ему скорую вызвали, когда совсем заплошал, — вздохнул Петро. — Полежал Михайлыч в больничке пару недель — пока не турнули. И пришёл, какой был — весь в бинтах.
— Не, он сам оттуда ушёл! — возразил Василий.
— А почему его там не вылечили? — спросил Юрий.
— Так от его болезни одно лечение — ноги отфигачить, — заявил Василий.
— Ого! Почему?
— Так врачи в больничке сказали, — заявил Петро. — Ноги до колен оттяпать надо, тогда полегчает.
— Иначе — гангрена, — пояснил Василий. — Но он не дался. Как ему на вокзале без ног жить?
— Так ведь болят!
— А ему до лампочки! Ноги его, как волка — кормят. Убогим да болезным лучше подают.
— А так-то он мужик — кремень! — гордо заявил Петро. — И нас в кулаке держит. И общак. Мы ж все бешенные. И употребляющие. Вон Дембеля за правду чуть не убили. Оно ж так — правда завсегда обидней всего.
— А то мы без него правду не знаем? — завёлся Василий. — Я б тоже дал бы ему! Не люблю умных!
— Ты всяких не любишь! — хмыкнул Петро.
— А общак ваш на что? — решил отвлечь их Юрий.
— Это заначка, — пояснил Василий. — На чёрный день. Дербаним её, когда совсем погано и кусать нечего.
— И для серьёзной подмоги, — добавил Петро. — От ментов кого выкупить, лекарство там купить или ещё что важное.
— Михайлыч, може, и тебе на билет из общака даст, коли вспомнишь, куда ехать. Как Семёну.
— Семёну? Вы ему билет купили? — удивился Юрий.
— А то! Этого Семёна ссадили с поезда за дебош. Он бригадир на стройке был, из командировки возвертался, да пропился вконец. Так Михайлыч билет ему купил и самолично в поезд усадил, — хохотнул Петро. — Чтоб не свильнул в сторону — газовать опять. С собой пирожков дал — на пропитание. А денег — ни-ни.
— Потом он долг вернул, — гордо пояснил Василий, как будто сам был причастен к этому благородному поступку. — С проводницей. Михайлыча ж тут все знают.