Великий Аттрактор

22
18
20
22
24
26
28
30

Короткими перебежками мы двигаемся вдоль изрешечённых пулями стен. Крупнокалиберный пулемёт продолжает планомерно работать по верхнему ярусу. Там сейчас не поднять головы. Уверена, снайперы тоже не дремлют.

В чёрном просвете окна мелькает фигура в белом.

– Джек! На 2 часа! – выкрикиваю я, вскинув автомат, сама даю очередь в темноту и, судя по короткому стону, попадаю.

– Готов, – констатирует мой напарник, в упор пристреливая второго даиша, – Не останавливаемся. Они тут лезут из каждой дырки.

Стараясь не подставляться, мы постепенно продвигаемся к точке посадки. Улочка раскрывается в небольшую рыночную площадь, которую простреливают насквозь. Впереди трое бойцов в сирийской форме, заняв укреплённую огневую позицию, ведут активный огонь по окопавшимся напротив даишам. Мы используем их бойкую стрельбу, чтобы отдышаться самим. Один сириец, заметив меня, улыбается из-под аристократически подвивающихся усов, и игриво машет рукой. Я мысленно называю его Синдбадом.

В следующую секунду ребят накрывает самодельный миномётный снаряд. В стороны разлетается сухая земля вперемешку с кусками мяса и внутренностей. Всё. Точка подавлена. Скоро тут будут боевики. Значит, нам надо валить.

– Где же наши вертолётчики?! Где же наши бравые соколы.. Суки…– зло скрежещу я зубами от боли. Два тонких как иглы осколка застряли у меня в предплечье. Происходит местный мышечный спазм, мышца сама пережимает кровотечение, за этим следует выброс тромбоцитов.

Прячась за каким-то колодцем, потом за фрагментом полуобвалившейся стены, мы, наконец, скрываемся в тёмном проходе. Стараясь не хрустеть кирпичной крошкой, мы углубляемся в лабиринт из тёмных коридоров старой крепости. Сквозь средневековые бойницы пробиваются тонкие лучики света.

Внезапно впереди буквально кожей ощущается какое-то движение. Не сговариваясь, мы с Джеком, замираем, вжавшись в ближайшую нишу в стене. Двое даишей, очевидно, не ожидая кого-то здесь встретить, заняты протяжкой провода. Жестом я показываю, что возьму на себя первого. Джек кивает.

Как только боевики оказываются рядом с нашей позицией, я, зайдя со спины, стремительно перерезаю первому горло. Он давится, захлёбываясь в собственной крови. Второго следом убивает Джек, по рукоять загнав ему нож в шею.

– Похоже, они тут всё минируют,– замечает Джек, разглядывая провод,– Надо торопиться.

Мы продолжаем движение по туннелям старой крепости. Сверху, где через разломы в стенах видно голубое небо, звучит шум лопастей. Похоже, Вертушка-1 всё-таки добралась до точки. Звук винтов становится зудящим. Кажется, машина зависла в воздухе. Раздаётся свист ракеты воздух-земля. Глухой взрыв, и надоедливый стук крупнокалиберного пулемёта смолкает. Ну, наконец-то!

Вертолёт, еле касаясь земли, начинает забирать наших ребят. Джек устремляется к выходу, туда, где маячит спасительный борт. Последнее, что я успеваю заметить, это тонкую нитку растяжки в проёме двери. Я тщетно пытаюсь что-то заорать, то взрывная волна глушит и отбрасывает меня назад.

Последнее, что я вижу, это девочку лет восьми, стоящую передо мной и, не моргая, смотрящую прямо в глаза. Её длинные прямые волосы аккуратно расчёсаны и заколоты по бокам. Светлое платье с широкими волнами складок на юбке. Элегантное, но без излишеств, на манер ученического. У неё мертвенно бледный цвет лица и такие же белые безжизненные руки. Я понимаю, что теряю сознание.

* * *

6:42. Я просыпаюсь. Ненавижу сны с кошмарами из прошлого. Они всегда такие яркие и реалистичные. Хотела бы я, чтобы моя память была похуже… Я поворачиваюсь на бок и обнаруживаю, что Жан-Пьер по-прежнему храпит в моей постели, отвратительно приоткрыв подрагивающий губами рот.

Впрочем, это никак не влияет на мой обычный утренний режим. 10 минут я трачу на душ, потом начинаю заниматься завтраком. Стоит ли кормить этого лягушатника? Думаю, нет. Гренки, пара хорошо прожаренных яиц, лёгкий салат из помидор с бальзамическим уксусом. Из еды не нужно делать того культа, которому повсеместно поклоняются в Париже.

Я уже закончила завтрак и перешла к утренним тренировкам, когда Жан-Пьер издаёт стон и садится на кровати. Он выглядит ужасно. Побитый и помятый. Хуже, чем Наполеон после Ватерлоо.

– Ты так рано встаёшь…– говорит он, держась за голову и глядя на меня.

– У меня же режим. Забыл? – отвечаю я, выжимая штангу.