– Вера…– как всегда неверно ставя ударение на последнюю гласную, вдруг спрашивает француз, – Скажи мне…
– Что?
– Тебя никогда не принимали за мужчину?
– А тебя?
* * *
Жан-Пьер пропал больше, чем на неделю. Я не могу понять, что произошло. Неужели я так его испугала? Если так, то он, похоже, просто съехал, потому что к наспех отремонтированной двери его квартиры давно никто не подходил.
Мне не нравится, что начинает со мной твориться из-за этого. Периодическое повышение тревожности сменяется ощущениями несвойственной мне вялости. А мои воспоминания о лягушатнике явно способствуют повышению в крови уровня окситоцина. Влюблённость ли это? Гипертрофированный материнский инстинкт? Не знаю.
Я думала, что смогу неплохо перезарядить батарейки перед следующим контрактом. Но, кажется, всё идёт насмарку. Чёрт… Что же со мной происходит? Почему я так замечательно понимаю, что происходит с моим телом, но ни черта не смыслю в том, что происходит с моей головой?
Засыпая, я в который раз вижу, как тащу раненного напарника по пустыне…
Я тащу Джека по сраному сирийскому песку. Вертушка нас не дождалась. Впереди около 30 километров до базы. Радует, что боевики даиш остались посреди старых развалин далеко позади. Нас никто не преследует, если не считать проклятого солнца. Джек пытается помогать, но сейчас он практически без сил. Вместо правой ноги у него теперь развороченный шмоток мяса, из которого торчит раскрошенная кость. Я наложила жгут и самодельную повязку, но не думаю, что это сильно помогает. Джек уже потерял слишком много крови и периодически отключается от слабости и боли.
– Тебе надо бросить меня, – в который раз повторяет он, на минуту придя в сознание.
– Я же уже говорила тебе, что не бросаю парней.
– Точно, – пытаясь улыбаться своей белозубой улыбкой, шутит Джек, – Это они бросают тебя из-за твоего невыносимого упрямого характера.
Сейчас, покрытый кровью и потом, под этим испепеляющим солнцем он кажется ещё чернее обычного. Мы делаем короткую остановку в тени какой-то небольшой скалы. Я торопливо отворачиваю крышку фляги и даю Джеку хлебнуть. Он пьёт жадно, громко глотая и, почувствовав мимолётное облегчение, снова отключается. Чёрт! Будет обидно, если он склеит ласты на полдороги. Ещё неизвестно, сколько придётся идти по этим проклятым пескам, а половину воды я на него уже потратила.
Чувствую, как в крови повышается уровень вазопрессина. Влага начинает активнее удерживаться в организме, появляется какая-то уверенность и злость на весь окружающий мир. Я в очередной раз приподнимаю Джека и продолжаю тащить, скрипя зубами.
– Нет, врёшь, ниггер! Ты у меня здесь не сдохнешь. Только не здесь и не со мной, сука черножопая!
Джек пытается отталкиваться своей целой ногой и слегка улыбается, не открывая глаз. Так мы движемся ещё часа полтора или два. Грунт под ботинками становится совсем рыхлым и проседает с каждым шагом. Ноги вязнут в мелком песке. Прямой путь в пустыне не всегда самый короткий.
Напарник мне уже почти не помогает. Он наваливается на моё плечо сверху своей тяжёлой обессилевшей тушей и только бессмысленно стонет.
– Давай, ещё передохнём, хорошая моя… Давай передохнём.
– Некогда, Джек. Нам нельзя терять времени.
ebooksa