На Маккиннона обрушилось совершенно детское чувство облегчения.
– Линялый!
– Дейв, я передумал. Копы заметут тебя еще до зари. Ты ж тут ни черта не знаешь… Вот и вернулся.
Дейву было одновременно и хорошо, и обидно.
– Черт побери, Линялый! – запротестовал он. – Нечего тебе за меня бояться. Как-нибудь выберусь.
Мэйги грубовато потряс его за плечо:
– Не будь ослом. Ты же такой младенец, чуть что – опять начнешь вопить насчет своих гражданских прав и опять заработаешь губу всмятку… Слушай, – продолжал он, – я хочу отвести тебя к своим друзьям, поживешь у них, пока не привыкнешь к здешним порядкам. Но они… как бы это тебе сказать… не очень ладят с законом. Так что тебе придется стать всеми тремя священными обезьянами сразу: не видеть зла – раз, не слышать зла – два, и не болтать о зле – это три. Справишься?
– Да, но…
– Никаких «но». Пошли!
Вход был в задней части старого склада. Ступеньки вели вниз, в полуподвал. Вонючий от сваленного мусора коридор вывел к двери в задней стене склада. Мэйги постучал в филенку тихим условным стуком. Подождал и прислушался. Потом шепнул:
– Тсс! Это я, Линялый.
Дверь открылась, и две большие жирные руки обхватили Мэйги за шею. Они оторвали его от пола, после чего владелица рук громко поцеловала Мэйги в щеку.
– Линялый! Ты в порядке, дружок? Мы скучали по тебе.
– Вот это достойный прием, Матушка! – сказал Мэйги, когда был опущен на пол. – Позволь представить тебе моего друга. Матушка Джонсон, это Дэвид Маккиннон.
– К вашим услугам, – по привычке кивнул Дейв, но в глазах Матушки Джонсон загорелось внезапное подозрение.
– А он из наших? – резко спросила она.
– Нет. Матушка, он из недавних иммигрантов, но я за него отвечаю. Ему тут слегка подпалили задницу, и я привел его сюда, чтоб она малость подостыла.
Его голос журчал мягко и убедительно.
– Что ж… – Она немного смягчилась.
Мэйги игриво ущипнул ее за щеку: