Суровость тона Танкреда свидетельствовала о с трудом сдерживаемом гневе.
– Возможно, коррупционеры вроде тех, кто вращается в высших сферах власти, обманывая святейшего отца и совершая его именем худшие мерзости. Те, кто извращает христианский идеал, чтобы он не стал препятствием для достижения их презренных целей. Те, кто послал нас, меня и моих людей, в Сурат, в средоточие ада, чтобы принести нас в жертву на алтаре их некомпетентности! Те, кто…
Танкред натолкнулся на взгляд Энгельберта, который смотрел на него с тревогой. И тут же умолк.
Повисла тягостная пауза. Подойдя к каюте, Энгельберт, не открывая двери, остановился на пороге:
– Не обижайся, Танкред, но боюсь, что у тебя началась легкая паранойя. Может, ты принял эту историю слишком близко к сердцу. Я понимаю, что смерть Вивианы…
– Нет, Энгельберт. Я всего лишь констатирую факты. Или ты уже забыл про того типа из Legio Sancta, который тайком следил за нашим дознавателем?
– Может, мы слегка погорячились тогда. Вдруг это просто случайность?
– И то, что я только что видел, тоже случайность? – проворчал Танкред, раздраженный скептицизмом друга. – Но будь уверен: я докопаюсь, кто стоит за всем этим.
Он набрал код дверного замка и уже собирался переступить через порог, когда Энгельберт удержал его за руку.
– Думай что хочешь, Танкред, – шепотом обратился он к нему, – но держи Льето подальше от всего этого. Он и так еще долго будет приходить в себя после смерти Вивианы, поэтому не надо непрестанно снова и снова погружать его в эту историю.
Танкред ничего не ответил, только глянул на ладонь, лежащую на его руке. Энгельберт отпустил его, и нормандец, не добавив больше ни слова, вошел в каюту.
Песок. Потоки песка.
Миражи. Слишком много солнца.
Почему он здесь? Кто привел его?
Скала. Камень холодный.
В тени наконец-то прохладно. Он пытается подняться, но ноги еще слишком слабы.
Ему так жарко. Кто говорит с ним?