Запах крови нестерпимо манил, и Гизела, как завороженная, смотрела на ранку. Рот ее приоткрылся.
— Я практически ощущаю ее вкус, — прошептала она. — Это просто сильнее меня, я не могу…
Что будет, если чуть-чуть попробовать? Самую малость? Один раз не считается! И никто не узнает! Эти мысли сулили свободу. Слишком долго она сдерживалась, притворяясь, что кровь ей не нужна. Пришла пора быть честной с собой.
Девушка наклонилась к шее жертвы. Весь ее мир заполонила кровь, которую она желала больше всего.
Или…?
— Нет, — решительно произнесла она, разворачиваясь к миледи. — Я же сказала, что сама распоряжаюсь своей жизнью, и никто мне не указ. И в первую очередь ты! И еще я сказала, что не пью человеческую кровь! И это подло с твоей стороны, Маргарет. Auf Wiedersehen!
И бросилась прочь, не оглядываясь.
Глава 12
Наползал туман. Фонарных столбов было уже не разглядеть, и сгустки мутного, желтого света, казалось, висели в воздухе сами по себе. Тоскливо было на улице, и тоскливо было у Уолтера на душе. В такую ночь хорошо сидеть у камина, печь картошку в золе и вполуха слушать разглагольствования Эвике о разных сортах масла. Но никак не бродить по городу, вглядываясь в темные закоулки, из которых пока что не выскочил ни один, даже самый лядащий упырь.
— Все, поехали по домам, — сказал он Томпсону. — Жена меня только на час отпустила! И сказала, чтобы я ей малины купил, — он печально огляделся по сторонам, — а все магазины уже позакрывались. Где я ей возьму малину?
— А как же твой долг перед Империей? — насмешливо поинтересовался Генри.
— Ты так говоришь, как будто мы на войне.
— Это и есть война. Раз они убивают нас, людей, мы должны за себя постоять.
— Так Рождество же, никого они не тронут, — отмахнулся Уолтер. — Вот в январе и подумаем… Кстати, ты не знаешь, что по вкусу напоминает малину? Чем ее можно заменить?
— Стивенс, не отвлекайся. Мы должны патрулировать улицы.
— А толку-то? До сих пор никого не поймали. И не поймаем!
— Все потому, что наша стратегия малоэффективна. Надо разделиться.
— Конечно, надо! — поддакнул мистер Стивенс. — Ты едешь к себе домой, я к себе — считай, что разделились.
Но Генри Томпсон всерьез озаботился судьбами лондонцев.
— Нет, так дело не пойдет. Но если ты настаиваешь, можем и поторопиться. Ты проверь Флит-стрит, к набережной спустись, а я погляжу, что там на восточной стороне творится. Встретимся через два часа… ну, например, у Святого Павла. Идет?