И кстати, появление еще какого-то заинтересованного Барабаса сильно напрягает. Похоже, что в случае с вором-умником Окунев оказался прав. Первоначально. Если дополнительная троица воров образовалась с подачи Барабаса-Мориарти, то «курьер», кажется, о них знать не знает. Из его намеков следует, что он действительно одиночка, от помощи Барабаса отказывается и обещает все решить самостоятельно.
Что будет, когда он узнает из телевизора о существовании «конкурирующей организации»? И, не исключено, за этой квартирой или им самим продолжают следить еще какие-то барабасовы марионетки?
А если это так… то вдруг оставшиеся на свободе «конкуренты» столкнутся в подъезде со стягивающимся сюда спецназом, и, не дай бог, поднимется стрельба… Вор с перепугу выстрелит по заложнице?!
Ох! Страшно-то как. Лучше не думать и не комбинировать. Узел и без лишних комбинаций затягивается все туже и мудренее. Когда Вероника уже устала бояться тишины и неизвестности почти до обморока, вор обратился к ней с вопросом:
— Твоя Лариса приезжает с работы на машине?
Слава богу, ответ на этот вопрос Ника давно продумала.
— Не всегда. Если ей надо в магазин, то шофер довозит ее только до перекрестка.
Исчерпывающий, хотелось бы надеяться, ответ. Нике очень не хотелось развивать тему и что-то придумывать. Служебную тачку, например.
Вор снова замер, в гостиной опять раздавалось только надоедливое, бьющее по нервам тиканье часов. Дабы отвлечься, Вероника попробовала разложить немудреный пасьянс. Но даже руки толком не получилось занять, пальцы подрагивали, карты разлетались. В голове продолжал царить панический сумбур, напополам с мольбами: «Господи, ну хоть бы Лорхен догадалась попросить Нору мне перезвонить! Придумала какой-нибудь сигнал, что ли… Мол, все в порядке, я действую, решаю, МУР и Окунев подсоединились…»
Котов все-таки заметил ее лихорадочное состояние и трясущиеся пальцы.
— Расскажи что-нибудь о себе, — скорее приказал, чем попросил.
— Да что рассказывать, — устало буркнула кондитер. — Родилась, училась, теперь вот работаю… маму с папой люблю… Они у меня знаешь какие замечательные! Я у них единственная дочь…
— О бабушке расскажи, — перебил вор. Он догадался, что девочка сейчас начнет давить на жалость и вышибать слезу. — О той, что гадать научила.
— Да это и не моя бабушка, — вздохнула Вероника.
— Все равно расскажи.
Ника собрала в кучу расползающиеся от страха мысли. И заставила себя заговорить. Все ж лучше, чем включенного телевизора бояться.
— Лето тогда выдалось дождливым… — приступила.
Лето в тот год и вправду выдалось рекордным по осадкам. Дело было в начале нулевых, профкомовские, бывшие пионерские, лагеря еще во множестве стояли с заколоченными домиками. Родители не сумели никуда пристроить Веронику и отправили ее к дальним родственникам в деревню, под Воронеж.
А в настоящем селе, надо отметить, десятилетняя Ника очутилась впервые. Не в дачном поселке с шестью нарезанными сотками, где повсеместно торчат задницы огородниц-горожанок, потративших уик-энд не на неспешные велосипедные прогулки, а на торопливую прополку свеклы. Веронику привезли в огромную деревню с шикарными яблоневыми садами, с могучими, уверенно плодоносящими вишнями и сливами. В просторный дом, где за печкой распевал ночами неунывающий сверчок. В итоге надоевший так, что Вероника начала на него охотиться вместе с троюродной сестренкой Леночкой.
Весь первый летний месяц детвора плескалась в ручье, который куры перейдут, синоптики обещали продолжение жары, и только соседская бабушка Елизавета уверенно пророчила: «Зима была теплой, значит, летом холодов ждем. Природа-матушка, ребятушки-козлятушки, все-все уравновесит». Но школяры-«козлятушки» верили прогнозам образованных людей. Когда баба Лиза напророчила: «Эх, если на Мефодия дождь, то после сорок дён лить будет. Считай, пропало лето», никто из них опять ей не поверил. Все, разумеется, надеялись на лучшее. Какой еще Мефодий? Дичь старозаветная.